Федор Достоевский - Том 10. Братья Карамазовы. Неоконченное

(NB. Хорошенько прочесть описания зверей: Гумбольдта, Бюффона, русских). — В «Картинах природы с научными объяснениями» (Пер. с нем. М., 1855. Ч. 1,2) А. фон Гумбольдт, преследуя одновременно «литературную и чисто научную» цели, пытался дать «изящную обработку предметов естественной истории» (Ч. 1. С. VII, IX), в частности «живые» описания животных Южной Америки (Ч. 1. С. 54–57, 86–90, 141–142, 206–214; ч. 2. С. 28–32, 46–57). В многотомном курсе естественной истории Ж. Бюффона («Histoire naturelle générale et particulière…») описания животных занимают тома 4-15 (Paris, 1753–1768); см. также русские переводы: 1) Всеобщая и частная естественная история графа де Бюффона… СПб., 1789–1808. Ч. 1— 10 (животному миру здесь посвящены ч. 6-10), 2) Бюффон для юношества, или Сокращенная история трех царств природы, сочиненная Петром Бланшардом. М., 1814. Т. 1–5 (описания животных находятся в т. 1–4). Из русских «описаний зверей» Достоевский, вероятно, мог иметь в виду сочинения И. А. Двигубского (Изображения и описания животных Российской империи. М., 1817. Ч. 1-11; Опыт естественной истории всех животных Российской империи. М., 1829–1831. Ч. 1–4) и А. Л. Ловецкого (Краткое начертание естественной истории животных… М., 1825–1827. Ч. 1–2).

О медведе. — Эта запись (так же как и несколько более ранняя: «Дай бог доброй ночи нам и всем диким зверям») предвосхищает тему одного из поучений старца Зосимы в романе «Братья Карамазовы». Внушая слушателям мысль о безгрешности незлобивости, доверчивости животных и о том, что «с ними Христос еще раньше нашего», Зосима приводит случай с «великим святым» Сергием Радонежским (ср.: Избранные жития святых, кратко изложенные по руководству Четиих Миней, Сентябрь. М., 1860. С. 136), который в лесной глуши «бесстрашно» вышел навстречу свирепому медведю: зверь взял из его рук кусок хлеба и «отошел» «послушно и кротко» (см.: наст. изд. Т. 9. С. 331).

О том, что такое сатана? — Ср.: Сочинения преосвященного Тихона… Т. 15. С. 190–191 (письмо 80: «Успел ли в своем намерении сатана?»).

Аникита идет к Чаадаеву усовещевать. — Достоевский предполагал отвести Чаадаеву в «Житии» довольно значительное место, сделав его идейным противником Тихона; см. письмо к А. Н. Майкову от 25 марта (6 апреля) 1870 г. — XXIX, кн. 1, 118.

Благословляет на падение и на восстание; см. также с. 325: Падание и восставание. — Имеется в виду формула, весьма распространенная в поучениях отцов церкви (например, у Антония Великого: «Если случится кому, по наущению диавола, подвергнуться падению: тот да восстанет покаянием…», у аввы Сисоя Великого: «Брат сказал авве Сисою «Авва! Что делать мне? Я пал». Старец отвечал: «Встань». Брат сказал: «Я встал и опять пал». Старец отвечал: «Снова встань». Брат: «Доколе же мне вставать и падать?» Старец: «До кончины твоей» — см.: Избранные изречения святых иноков и повести из жизни их, собранные епископом Игнатием. СПб, 1870. С. 10, 433). Это же выражение встречается у Иоанна Лествичника (см. об этом: XII, 352). Ср. духовное завещание Тихона Задонского: «Слава богу, яко мене лежащего восставлял!» (см.: Сочинения преосвященного Тихона… Т. 1. Прил. С. 51) и гл. 13, названную «Восстани», из его «Сокровища духовного, от мира собираемого» (см.: там же. Т. 11. С. 39–43).

Их изучения, хоть и точные (Лев Толстой, Тургенев), как бы чуждую жизнь открывают. Один Пушкин настоящий русский. — И Толстой, и Тургенев были для Достоевского представителями ставшей уже фактом истории «помещичьей литературы». Будучи самыми талантливыми последователями Пушкина, они, с точки зрения Достоевского, не могли достигнуть целостного понимания народного духа и особого исторического назначения России, ибо «столь ярко» описанная ими «жизнь средневысшего нашего дворянского круга» «есть уже слишком ничтожный и обособленный уголок русской жизни» (Дневник писателя. 1877. Янв. Гл. I, § 5).

О Пушкине как об истинно национальном поэте Достоевский впервые писал в журнале «Время» в 1861 г.: «Дух русский, мысль русская выражались и не в одном Пушкине, но только в нем они явились нам во всей полноте <���…> как факт законченный и целый…» (см.: Ряд статей о русской литературе. I. Введение — XVIII, 69). В «Житии» он вернулся к этой мысли, подготовив тем самым содержащееся в «Дневнике писателя» (1877. Июль-август. Гл. II. § 3) и главным образом в Пушкинской речи 1881 г. обоснование особого места Пушкина в русской литературе.

Кончает воспитательным домом у себя и Гасом становится. — О Ф. П. Гаазе см. в подготовительных материалах к «Преступлению и наказанию» (VII, 77, 80 и др.), в тексте романа «Идиот» и в комментариях к нему (наст. изд. Т. 6. С. 405–406, 656).

Как его — и M<���илюко>вы считают за ничто. — Вероятно, имеется в виду семейство критика, историка литературы и педагога А. П. Милюкова (1817–1897). Достоевский был с ним в приятельских отношениях с 1840-х годов, но в 1867 г., в связи с перипетиями личной жизни Милюкова, его деспотизмом по отношению к дочери, писатель отзывается о нем иронически. Об изображении Милюкова в «Бесах» в лице Виргинского см. в примеч. к т. 7. С. 725.

…поругался с С<���алтыковы>м (?) — Идейные расхождения «почвенника» Достоевского с M. E. Салтыковым-Щедриным как одним из руководителей «Современника» резко обозначились к 1862–1863 гг. и отразились в ряде полемических выступлений писателей друг против друга.

…поэтическое представление вроде «Сна Обломова» о Христе… Главу «Сон Обломова» (из романа И. А. Гончарова «Обломов») Достоевский встретил с восхищением еще в 1849 г., когда она впервые была опубликована. В черновиках «Преступления и наказания» намечался сон героя о Христе по образцу «Сна Обломова». В «Дневнике писателя» Обломов и Лаврецкий из «Дворянского гнезда» Тургенева определялись как типы, в которых все «вековечное и прекрасное» рождено соприкосновением «с народом». «Они, — писал Достоевский, — заимствовали у него его простодушие, чистоту, кротость, широкость ума и незлобие в противоположность всему изломанному, фальшивому, наносному и рабски заимствованному» (XXII, 44).

Пустынник — Мария Египетская. — Мария Египетская (VI в. н. э.) — христианская подвижница; согласно легенде, была в молодости блудницей, присоединилась к паломникам, шедшим в Иерусалим. Обратившись к богоматери, была ею допущена до Креста господня. После этого сорок семь лет провела в покаянии в пустыне Иорданской. О Марии Египетской писатель упоминает в письме к Ю. Ф. Абаза от 15 июня 1880 г., а также в романах «Преступление и наказание», «Подросток», черновиках «Братьев Карамазовых».