Влас Дорошевич - Литераторы и общественные деятели

Но г-жа Яворская взволнована.

— Я отказалась! Я отказалась! И об этом напечатано в газетах. Вот «Северный Курьер!» Читайте! Читайте! Всё, всё читайте! Об этом напечатано в газетах.

Остаётся улыбнуться и сказать:

Надо терпеть, г-жа Яворская! Что делать! Ваша судьба!

Когда г-жа Яворская едет на гастроли по провинциальным городкам, — все телеграфные проволоки звенят.

И даже в Иркутске изумлённый редактор местной газеты получает телеграмму «Российского агентства»:

Мелитополь. Гастроли г-жи Яворской возбуждают невиданный даже в Париже фурор.

Когда г-жа Яворская читает на пушкинских торжествах, не поймёшь:

— Да при чём же Пушкин в этом чествовании г-жи Яворской?

Так много в дружественных газетах пишут о г-же Яворской и так мало о Пушкине.

В г-жу Яворскую влюблены все типографские машины и телеграфные проволоки.

Что делать, сударыня! Надо терпеть! До сих пор писали только тогда, когда вы играли, теперь, оказывается, будут писать даже тогда, когда вы не будете играть! «Шла пьеса такая-то. Г-жа Яворская не играла и была очень хороша». Надо терпеть! Слава!

Тут г-жа Яворская принимает самую трагическую из своих трагических поз, мучительно сжимает свои руки, закатывает глаза. Мертвенная бледность покрывает её лицо, она говорит сквозь зубы потрясающим голосом, в котором слышно страдание и даже самая смерть:

— Я пострадала! Поймите вы! Я по-стра-да-ла!!!

Мы все наполняемся ужасом:

— Как? Когда? Где?

— Я жертва бесчеловечной мести! — трагически продолжает г-жа Яворская. — После того, как я отказалась играть в пьесе Литвина, и об этом появилось в газетах, я играла «Бесправную», и вот вам № «Нового Времени».

Она с трагическим хохотом подаёт нам нумер газеты:

— Ни слова о мне! Я жертва мщенья! Я пострадала! Я по-стра-да-ла!!!

Нам снова остаётся только улыбнуться и начать утешать страдающую женщину.

— Да полноте, да что вы? Ну, какое же тут страдание? Улыбнитесь над таким мщением! Ну, улыбнитесь! Это удар кинжала, который только заставляет смеяться людей, боящихся щекотки! Ей Богу, вы напрасно делаете из этого трагедию! Ей Богу, ничего особенного не случилось!

Сотни раз вы играли плохо, а «Новое Время» писало, что вы играли превосходно.

Театр был пуст, а «Новое Время» уверяло, что он был переполнен.

Шикали, а «Новое Время» писало:

— Была устроена грандиозная овация!

Публика смеялась, а «Новое Время» говорило:

— Публика плакала.

Теперь вы играли, а «Новое Время» об этом не сообщило.

Что же случилось особенного?

Оно лишний раз утаило от публики истину относительно вас.

Только и всего!

Наконец, вот вам утешение.

Достаньте вырезку из «Нового Времени» и прочтите знаменитую телеграмму о том, будто в Париже предполагается международный вечер с участием трёх звёзд: Сары Бернар, Элеоноры Дузэ и Сары-Элеоноры Яворской!

Тоже ничего не было, а напечатали, будто было.

Теперь было, а промолчали: словно и не было.

Вот и квиты!

Улыбнитесь же.

— Я не могу улыбаться! — говорит г-жа Яворская.

— Она по-стра-да-ла! — мрачно вторит «Северный Курьер».

Господа, зачем пугать людей и рассказывать «ужасти».

Самый забавный водевиль, — и только.

Разве до сих пор в «Новом Времени» были рецензии о г-же Яворской?

Это были панегирики, оды, акафисты, но не рецензии.

Как бы ни играла г-жа Яворская, писали:

— Превосходно!

Это было сладкое, которое подносили г-же Яворской.

Ну, вот. Г-жа Яворская рассердила г. Суворина, он и оставил её без сладкого.

Какая же это трагедия?

Ну, что это будет за трагедия? Судите сами!

Сцена представляет какую-то средневековую площадь. Стоны. Толпа.

Г-жа Яворская. К столбу меня! К столбу!

Горожанине. Да зачем? Зачем?

Г-жа Яворская. Нет, нет, к столбу! Как мученица, хочу быть у столба! Пусть меня сожгут на костре из пьесы «Контрабандисты»! Похороните меня рядом с Яном Гусом и напишите об этом в газетах.

Горожанине. Да не умирайте вы, Лидия Борисовна! Ведь это будут слёзы! Горькие слёзы!

Г-жа Яворская. Ах, не просите! Я умру, я непременно умру! Вот ещё новости! Я помирать хочу, а они говорят: не помирайте! Хочу страдать, — и страдаю. Захочу помереть, — и помру.

( В отдалении слышится голос г. Суворина ).

Голос г. Суворина ( поёт ).

Г-жа Яворская. Голос Торквемады! Зажигайте костёр и напишите в газетах! ( Вдохновенным голосом. ) Народ, народ, страдавший много! О, Агасфер — народ! Смотри, как за тебя здесь погибаю я! Я мученица, я жертва! Костёр! Огня!

1-й горожанин. Должно быть, сильно мучается барыня! Смерти просит!

2-й горожанин. Пыткам её подвергали, видно!

3-й горожанин ( с увлечением ). Жилы тянули-с! Да как! Медленно!

4-й горожанин ( увлекаясь ещё сильнее ). Колесовали!

5-й горожанин ( увлёкшись окончательно ). Руки, ноги, голову отрубили!

6-й горожанин. Буде врать-то! Хоть бы узнать, в чём дело. У курьера, что ли, спросить! Послушай, любезный, расскажи, в чём дело!

Северный Курьер ( горячо ). В наш век универсального прогресса гуманных и утилитарных идей, когда каждый индивидуум, без всякой санкции импозантных авторитетов, доктринёров дряхлеющей рутины, смело заявляет свои легальные права…

Горожане ( задумчиво ). Тэк-с!.. Вон оно что… Да мучили-то чем? Мучили-то?

Г-жа Яворская ( умирающим голосом ). Меня… меня… меня…

Горожане. Да не томи, скажи!

Г-жа Яворская. Меня оставили без сладкого!

( Народ безмолвствует ).

Ну, какая же это трагедия? Это водевиль.

И там, где поднимается общественное негодование, нет места таким фарсам. Истерические выкрикивания только лишают его серьёзности и внушительности.

Мне, тем не менее, жаль г-жу Яворскую, попавшую хоть и в водевильную беду. И чтоб утешить её, я готов ей посвятить одну страничку из моих воспоминаний.

Хоронили Жюля Симона. [9] Жюль Симон (фр. Jules Simon; 1814—1896) — французский философ, публицист, политик и государственный деятель, возглавлял кабинет министров Франции с 12 декабря 1876 года 17 мая 1877 года, член Французской академии.

На похоронах был «весь Париж».

Процессия входила на Монмартрское кладбище.

Впереди несли гроб, покрытый трёхцветным знаменем.

За гробом шли родные, за ними — представитель президента, за ним — правительство, за ним — сенаторы. За сенаторами — депутаты. За депутатами — бессмертные в мундирах, вышитых пальмами. За бессмертными — журналисты.