Михаил Салтыков-Щедрин - Том 14. За рубежом. Письма к тетеньке

Подхалимов . Но вы забываете, ваше сиятельство, что акциз с спиртных напитков представляет собой добрую часть нашего бюджета, и следовательно…

Граф . Не только не забываю, но всечасно о том помышляю. И даже, однажды, быв спрошен по этому предмету, отвечал так: если б русский мужик и добровольно отказался от употребления спиртных напитков, то и тогда надлежало бы кроткими мерами вновь побудить его возвратиться к оным.

Подхалимов . Но, в таком случае, каким образом согласовать ваше требование, чтоб русский мужик был добродетелен, с таким, можно сказать, бюджетным осуждением его на обязательное пьянство?

Граф ( разводит руками ). Вот это именно и есть… наша ахиллесова пята!

Подхалимов . Но так как на этой пяте покоятся все наши упования, то выходит, что и во всех исходящих отсюда распоряжениях должна главным образом господствовать ахиллесова пята? Или, говоря иными словами, русский бюрократ…

Граф . Не доканчивайте. C’est terrible, mais… c’est vrai! [51]

Подхалимов ( записывает: «о свойствах русского народа мнения хорошего, но не вполне; полагает, что навсегда осужден пить водку» ).

Граф ( вновь смешивает прошедшее с настоящим ). Много у нас этих ахиллесовых пят, mon cher monsieur de Podkhalimoff! и ежели ближе всмотреться в наше положение… ah, mais vraiment ce n’est pas du tout si trou-la-la qu’on se plaît à le dire! [52]Сегодня, например, призываю я своего делопроизводителя ( вновь внезапно вспоминает, что он уже не при делах ) … тьфу!

Подхалимов ( почтительно, но не без наглости ). Ваше сиятельство! простите меня, но мне кажется, что вы… огорчены?!

Граф ( с достоинством осматривает Подхалимова с ног до головы ). Чем… сударь?

Подхалимов ( заискивающе ). А хоть бы тем, ваше сиятельство, что вы находитесь в невозможности излить на Россию всю ту массу добра, которую вы предназначили для нее в вашем добром русском сердце?!

Граф ( восчувствовав ). Вы правы… мой друг! ( Подает ему руку. ) Au fond, je suis bon [53]. И я люблю Россию… La Russie! Swiataïa Rouss! parlez-moi de ça! [54]( Хлопает себя по ляжке. ) Сколько беспокойных ночей я провел, думая, что̀ бы такое придумать… И представьте себе — всегда и везде один ответ: ахиллесова пята! Не далее как час тому назад я говорил моему другу, графу Мамелфину: да сделаем же хоть что-нибудь для России… И хоть убей! Смотрите! вон он о сю пору ходит под орехами… Но вряд ли что-нибудь выдумает!

Подхалимов ( смотрит в окно ). Ничего не выдумает, ваше сиятельство. Но, во всяком случае, уже и то приятно, что ваши сиятельства изволите любить Россию и, стало быть, находите ее заслуживающею снисхождения… Не правда ли, граф?

Граф . Ежели вы хотите, чтоб я откровенно выразил мое мнение, то скажу вам: да, Россия виновата. Она во многих отношениях ведет себя неделикатно и, в особенности, не ценит… заслуг! Но я не злопамятен, мой друг! и, разумеется, если когда-нибудь потребуют, чтоб я определил степень ее виновности, то я отвечу: да, виновна, но в высшей степени заслуживает снисхождения. Подхалимов! вы, конечно, имеете понятие об идее, которою я руководился, когда был при делах. Сознаюсь, это была идея несколько суровая. Я хотел все видеть, все слышать, все знать. Разумеется, это было необходимо мне для того, чтоб иметь возможность вырвать с корнем плевела, а добрым колосьям предоставить дозреть, дабы употребить их в пищу впоследствии. Повторяю: это была идея грандиозная, благодетельная, но… чересчур суровая! В настоящее время я понял это и значительно-таки смягчил свою систему. И знаете ли — почему?

Подхалимов . Почему, ваше сиятельство?

Граф . А потому, мой друг, что, думая вырывать плевела, я почти всегда вырывал добрые колосья… То есть, разумеется, не всегда… однако!

Подхалимов ( содрогаясь при мысли, что и он мог быть вырванным ). Ах, ваше сиятельство!

Граф ( восторженно ). И в довершение всего, представьте себе: желая все знать — я ничего не знал; желая все видеть и слышать — я ничего не видал и не слыхал. Одно время я просто боялся, что сойду с ума!

Подхалимов. Значит, только напрасно изволили беспокоиться… А впрочем, я полагаю, что и особенно тревожиться тем, что вырвано больше добрых колосьев, чем плевел, нет причин. Ведь все равно, если б добрые колосья и созрели — все-таки ваше сиятельство в той или другой форме скушали бы их!

Граф . Непременно! Только это соображение и утешает меня. Потому что, признаюсь, я порядочно-таки в свое время напроказил.

Подхалимов . Но ныне… Ка̀к бы ваше сиятельство поступили, если б отечество вновь обратилось к вам и к графу Мамелфину с кличем: «шествуйте, сыны!»?

Граф . Я думаю, что мы предпочли бы сидеть смирно и получать присвоенное содержание. Ах, верьте мне, что в наше время это самая плодотворная внутренняя политика!

Подхалимов . Но ахиллесовы пя̀ты, ваше сиятельство! надо же какое-нибудь насчет их распоряжение сделать?

Граф . Я думаю, что они заживут сами собой. Но, впрочем, разумеется, ежели бы…

Подхалимов . То-то вот и есть, что «впрочем»… Трудно, ваше сиятельство! трудно, сто̀я на известной высоте, воздержаться, чтоб не сделать хоть маленького распоряженьица! Положим, что ахиллесовы пя̀ты и сами собой заживут, но ведь это когда-то будет! А между тем вашим сиятельствам хочется, чтоб поскорее…

Граф . А что̀ вы думаете… ведь это очень-очень верное замечание! Вы глубоко изучили человеческую душу, Подхалимов! Но если б даже было и так… что̀ ж, я готов! ( Неожиданно вынимает из кармана трубу и трубит ):

Подхалимов ( на̀скоро записывает: «отечество любит и даже находит заслуживающим снисхождения; но, впрочем, готов поступить и по всей строгости законов». Встает ). Ваше сиятельство! не смею больше утруждать вас! Хотя вопросы так и теснятся в голове, но вижу, что ваше сиятельство уже изволите испытывать потребность в иных развлечениях… ( Становится в позитуру. ) Ваше сиятельство! Позвольте вам доложить! Никогда не проводил я времени так приятно и не выносил таких для себя поучений, как в течение сегодняшнего нашего собеседования! И, мне кажется, если б я мог следовать только влечению моего сердца… ( Хочет сделать что-то нехорошее, но только в бессилии машет руками. ) Ваше сиятельство! позвольте, во всяком случае, надеяться, что эта беседа не будет последнею?

Граф ( пристально смотрит на Подхалимова ). Подхалимов! говорите откровенно! вы хотите водки?

Подхалимов ( после мгновенного колебания ). Па-аз-вольте, ваше сиятельство!

Приносят графин водки и рюмку. Подхалимов наливает.