Сергей Лукницкий - Из бранных книг (рассказы)

Уверен, что все пассажиры нашего лимузина обратили свои взоры на ту дорогу, по которой следовало ехать и нам. И когда наша машина уже готова была преодолеть небольшой бруствер, чтобы тоже оказаться на ней, внезапно раздался голос сидящего рядом с водителем на переднем сиденье человека.

Я заметил, что у него были густые черные брови.

- Это мираж, - сказал он, поддерживая рукою челюсть, - такого не может быть, поэтому всем предлагаю выйти из машины, мы должны сохранить нашу психику.

Мы почему-то повиновались. Вышел и он.

Мы первое время не понимали, что он делает, потому что он действительно совершал вещи, уму непостижимые. Он зачерпывал рукой грязь прямо из лужи и замазывал ею окна в машине. Мы стали ему безропотно помогать.

И очень скоро наш залепленный теперь лимузин продолжил свой путь, но уже в неизвестном ни для кого направлении.

А наш новый лидер, время от времени прикладываясь к незамазанной части своего окошка, оставленной им, по-видимому, специально, сообщал нам, что отныне мы на правильном пути.

Никто с ним не спорил, и только я со свойственным мне скептицизмом приоткрыл было дверцу машины.

Я оторопел.

Мы не двигались. Мы стояли на месте, а иллюзию движения создавало обыкновенное раскачивание машины в грязи. Я захлопнул дверцу, отчего наш странный водитель вздрогнул, словно испугавшись, и вдруг закашлялся и, закатив глаза, затих.

Наступило довольно долгое молчание, такое бывает в минуту, когда рождается милиционер. И когда я уже стал подумывать о том, что оно никогда не кончится, вдруг раздался приятный баритон, бодро произнесший:

- Всем выходить из машины и мыть окна, мы на пороге цели.

И когда мы вышли, то увидели, что мир вдруг изменился. Дождь стал слабее, мы - возле дороги, а из нескольких остановившихся цветных машинок к нам спешат люди, по-видимому предполагая, что нам нужна помощь.

В мгновенье ока наш лимузин был вымыт и вытолкан на большую трассу.

Но здесь, на трассе, с нашим новым водителем, хозяином приятного баритона, севшем за руль, произошла странная метаморфоза.

- Нет, - сказал он, обращаясь к владельцам симпатичных машинок, - мы не можем следовать за вами. Мы должны вернуться и проделать весь наш судьбоносный путь заново.

Водители симпатичных машинок пошептались между собой и, забравшись в свои современные средства передвижения, тотчас же исчезли, а наш скрежещущий лимузин с покойником на крыше, не нужным теперь потому, что уже перестал дождь, поплелся по роскошной дороге в обратную сторону, явно создавая помехи движению.

Ни сигнализирование фарами встречных машин, ни клаксоны их не смогли поколебать уверенности нашего водителя в том, что выбранный им путь верен.

Встречные машинки шарахались, и я тут кстати вспомнил одного "иностранного" писателя: "...Гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу..."

Наконец нам такая езда надоела. И мы предложили нашему водителю остановиться.

И когда он это сделал, все мы высказали настоятельное желание ехать в обратную сторону, туда же, куда мчатся остальные, а наш водитель неожиданно заявил:

- Главное начать, - сказал он, делая ударение на первый слог.

После чего вышел из лимузина, тотчас же проголосовал первой же несущейся мимо голубой машинке и, помахав нам на прощание, укатил в ту самую сторону, куда желали ехать и мы.

Мы ничего не понимали.

Некоторое время думали, что делать.

И пока думали, за рулем лимузина оказалось сразу два водителя.

Но оба они имели противоположные мнения, и если один поворачивал руль влево, другой поворачивал его в исходное положение или тянул вправо, если один включал скорость, другой немедленно выключал ее. Если один до отказа нажимал газ, то другой исступленно давил на тормоз.

Мы не двигались.

И тогда один из водителей вышел из машины и, подобрав лежащую тут же на обочине железную балку, начал изо всей силы дубасить машину, как будто именно машина виновата в том, что мы так часто ошибались в выбранном пути, а не водители, управляющие ею с самого начала движения.

Второй водитель был более конструктивен.

Отогнав того, первого, колошматившего лимузин, он стал аккуратно откручивать у нашей машины фары, крылья, бампер, колеса, и, когда от нее остались только рама с одним колесом и крыша с покойником, он сложил в кучу весь этот железный лом и проголосовал пробегающим мимо цветным машинам.

Вторая, третья, десятая никак не отреагировали, а двадцать пятая была с большим прицепом, водитель ее понял нашего с полуслова и, побросав то, что осталось от лимузина, в прицеп, взял на абордаж раму с одним колесом, крышей, покойником и сиденьями и тронулся несколько быстрее, чем мы предполагали.

Мы едва успели занять свои места, как одноколесная наша колымага уже набрала приличную скорость.

Теперь, когда уже невозможно из нее выпрыгнуть, когда нас носит из стороны в сторону, я, вцепившись в позвякивающее сиденье, думаю о том, что, если все-таки Господь захочет, чтобы мы куда-то доехали, мне придется оттуда добираться до моего уютного дома долго, и еще об одном думаю, что, когда я вышел из дома, надо было не противиться, а повиноваться славному инстинкту, призванному уравновешивать потребности тела с духом.

Повиноваться, когда он тихо вещал (разъедая суетность приметы) о том, что надо вернуться.

ДОМ

1.

" Я ехал на перекладных, но, помнится, не из Тифлиса", хотя рука сама написала это слово. Я даже не помню откуда. Потому что столько было разных мест, населенных пунктов, рек, мостов и деревень, что я попросту запамятовал, где взял напрокат этот старенький четырехцилиндровый автомобиль.

Я устал за рулем. А тут на пути - городишко.

И не какой-то большой город, а так себе, и обрадовало меня в нем лишь то, что сразу же при въезде я увидел рекламу гостиницы, где мог выспаться. При ней находилась контора, в которой я мог избавиться от своей временной машины. Остановился против старинных дверей, уплатил в ближайшем уличном автомате за то, что машина будет припаркована здесь сколько-то времени, покидал все незамысловатое свое барахло в огромную красную сумку на молнии, стоявшую на заднем сиденье; достал ее из машины, закинул за плечо; еще раз проверил, не забыл ли чего в этом своем временном транспортном средстве, оставил ключи в замке зажигания, хлопнул дверцами; и, повернувшись к гостиничной двери, пнул ее ногой. Она мягко подалась. Я очутился в небольшом вестибюле, где ко мне тотчас же подошел портье, протянул ключ от номера, взял мою сумку и пошел вперед, показывая дорогу. После двух минут хождения по массивным старинным лестницам я очутился наконец в крошечном номере, вполне приемлемом для одинокого путника, и, рассчитываясь с портье, дал ему понять, что лишние монеты предназначаются за услугу: у меня не было сил, а портье должен был позвонить, чтобы мою машину забрали. Номер кредитной карточки я написал пальцем на грязном капоте, и если мальчишки не подшутят надо мной, то вопрос о машине не потревожит меня те два дня, что я намерен здесь высыпаться.