Константин Станюкович - Том 5. Повести и рассказы

Княгиня обязательно гуляла ровно полтора часа, ни более ни менее, имея с собою подометр, и — совсем не по-женски — была аккуратна, как вернейшие часы, и — что еще удивительнее — умела отдавать приказания кратко, ясно и точно.

Вернулась она слегка вымокшая, зарумяненная и проголодавшаяся.

— Никого не было?

— Никак нет, ваше сиятельство!

Переменив обувь (калош княгиня не носила) и чулки, она присела к письменному столу и принялась просматривать газеты принесенные от князя и отчеркнутые красным карандашом в тех местах, которые почему-либо ему очень нравились или, напротив, возбуждали его негодование.

Княгиня, впрочем, не особенно интересовалась такими местами, находя взгляды мужа слишком уж напоминающими времена Иоанна Грозного, но все-таки их прочитывала, чтобы подавать в случае разговора реплики.

Часы пробили двенадцать.

И с последним ударом хорошо вышколенный княгиней лакей доложил, что завтрак подан.

Княгиня отложила в сторону не прочитанные еще «Times» * и «Figaro»{289} и торопливо прошла в столовую.

Князь уже был там в расстегнутом сюртуке, под которым был ослепительной белизны жилет, и не садился в ожидании княгини.

Им подали различные блюда после того, как они отведали закуски. Князю — бульон, яйца всмятку и рубленую, разбавленную хлебом куриную котлетку с каким-то пюре, а княгине — большой сочный кусок филе.

Плотоядный огонек блеснул в глазах проголодавшейся женщины, когда она, съев маленький кусочек селедки, заложила салфетку за ворот платья и положила с серебряного блюда к себе на тарелку филе, полив его почти кровяным соусом.

Она ела «корректно», не спеша, с видимым наслаждением, хорошо прожевывая куски и запивая их глотками чуть-чуть тепловатого польяка из маленького стакана, и что-то животное, напоминающее радостного зверя, было в это время в красивом лице княгини. Глаза оживились; широкие ноздри слегка раздувались.

Она вся, казалось, отдавалась наслаждению еды, серьезная и сосредоточенная, и словно бы инстинктивно чувствовала, что в этом кровавом нежном мясе, которое она дробит своими крепкими и крупными белыми зубами, она черпает и свою свежесть, и румянец, и здоровье.

А генерал в эту минуту лениво ковырял вилкой котлетку, поглядывая на жену и завидуя ее аппетиту. Он знал, что жена не любит разговаривать во время еды, и молчал.

Княгиня окончила мясо и чувствовала, что еще голодна. Но она удержалась от соблазна взять кусок холодной индейки, поданной лакеем, и только скушала немножко цветной капусты.

Затем ей подали крошечную чашку кофе и тут же на подносе письмо.

Она прочитала письмо и сказала лакею:

— Пусть мальчик подождет. Когда я кончу завтракать, проведите его в коридор. Что! Он очень грязен?

— Нет, ваше сиятельство, незаметно…

— А одет как, в лохмотьях?

— Одеяние весьма пристойное. Полушубок-с.

— В таком случае проведите его в мой кабинет! — приказала княгиня.

Она выжидала, пока остынет кофе, и генерал воспользовался этим, чтоб заговорить.

— А ты обратила, Marie, внимание, что делается во Франции?..

— Как же, читала…

— Недурная страна равенства и братства. Хе-хе-хе…

Княгиня отмалчивалась.

— А я говорю, что и мы к тому же идем!

Жена подняла на мужа удивленные глаза и стала отхлебывать маленькими глоточками кофе.

— Ну уж, ты слишком, — промолвила она.

— Не слишком, душа моя, а я вижу, что творится в бедной России… Земство все еще о себе воображает… Ты читала корреспонденцию из Оршанска?.. Я отметил…

— Нет еще…

— Так прочти… Увидишь, что не слишком… И вообще… Само правительство созывает какие-то сельскохозяйственные съезды… Говори что угодно… Решительно у нас нет государственных людей… Надо бы сразу, знаешь ли…

Княгиня, почти не слушая, тщательно выполаскивала рот.

— Извини, меня там ждут, — проговорила она, вставая…

Поднялся и князь.

— Непременно, Marie, прочти… Это бог знает что такое…

— Прочту, будь уверен…

— Тебе не нужна будет карета?.. Я еду сегодня в совет.

— Нет… Я выеду на дрожках.

И супруги разошлись по своим комнатам.

Тем временем Антошка, вымытый и причесанный, в новом полушубке и вычищенных сапогах, сидел в сторонке в обширной кухне и зоркими, любопытными глазами молчаливо наблюдал и повара в белой куртке и колпаке, и лакея во фраке, и забегавшую щеголеватую горничную и не оставил без должного внимания длинного ряда блестящих кастрюль, кастрюлек и разных не виданных им форм и медных вещей, расставленных на трех полках.

Это обилие вычищенной на славу медной посуды несколько удивило его, и он решил, что держать столько бесполезных вещей положительно ни к чему. Если бы половину продать, и то было бы за глаза достаточно.

И пылкое его воображение уже оценивало приблизительно стоимость назначенного им к продаже и на эти деньги, которые он почему-то уже считал своей собственностью, покупало теплую шубу «графу», необходимую для такого больного человека. А эту ночь бедный «граф» все кашлял, кашлял и утром, снаряжая Антошку к княгине, часто схватывался за грудь.

Анисья Ивановна поила «графа» малиной и советовала ему посидеть дома.

Вот почему Антошка жалел «графа», и воображение его, увлеченное видом бесполезных кастрюль, работало в известном направлении.

Затем, наблюдая, как повар без церемонии пробует кушанья, Антошка возымел желание сделаться поваром и начал было размышлять, сколько княжеский повар должен получать жалованья (должно быть, немало — недаром он такой толстый!), — как вошедший лакей прервал его размышления и сказал:

— Пойдем, мальчик, к княгине!.. Да сапоги оботри хорошенько, а то наследишь!

Несколько оробевший Антошка вытер насухо сапоги и пошел вслед за лакеем, осторожно ступая по паркетным полам и коврам.

Лакей отворил двери кабинета и слегка подтолкнул Антошку. Он очутился перед лицом княгини.

Антошка остановился у дверей с разинутым ртом от изумления и теребил в руках шапку, несколько смущенный и подавленный при виде пушистых ковров, картин, мебели, обоев, разных вещиц, клетки с попугаем — словом, всей роскошной обстановки комнаты, в которой находился.

Никогда в жизни не видал он ничего подобного и, озираясь с видом ошалевшего дикаря, в первую минуту не заметил княгини, сидевшей в дальнем углу за письменным столом и несколько скрытой трельяжем.

— Попка! Попка дурак!.. Попочка!

Антошка вздрогнул.

Однако, догадавшись скоро, что это кричит птица, он сосредоточил на ней свое внимание и улыбнулся.

Княгиня между тем рассматривала Антошку в длинный черепаховый лорнет с тем подозрительным вниманием, с каким обыкновенно смотрят благотворители на обращающихся к ним клиентов.