Михаил Кузмин - Том 2. Проза 1912-1915

— Вероятно, дня через два, самое большое, через неделю, ко мне приедут и Пекарские…

— Это очень неприятно! — ответила Лелечка, слегка хмурясь. С удивлением взглянув на Лелечку, Ираида Львовна спросила:

— Почему же это неприятно?., у них теперь полное согласие, никаких сложностей, надеюсь, не предвидится, так что они, наверное, окажутся самыми удобными сожителями… и потом, знаешь, когда люди ссорились и только что помирились, они всегда как-то больше заняты друг другом, так что или они будут обращать на нас очень мало внимания, или будут компаньонами очень милыми и покладистыми.

Елена Александровна двинула плечами и недовольно проговорила: — Если у них там такое благорастворение воздухов, мне тем более будет неприятно их присутствие.

Ираида Львовна подумала немного и начала с большею мягкостью:

— Конечно, если у себя не все в порядке, так неприятно видеть чужое благополучие, но ведь это чувство довольно низкое… Скорей нужно бы, чтоб хорошие примеры других нас побуждали им следовать, а никак не завидовать. Как ни говори, а все-таки это — зависть.

Елена Александровна слегка рассмеялась и проговорила:

— Действительно, есть чему завидовать!

— Отчего же и не завидовать? Я уверена, что жизнь их обоих пойдет теперь очень хорошо. Но я нахожу, что ты преувеличиваешь в дурную сторону положение своих собственных дел. Ты слишком мрачно смотришь… посмотри, как Леонид спокоен, а теперь, когда та, другая, уехала, будет еще лучше…

— Знаете что, Ираида Львовна, что меня нисколько не страшит и не беспокоит мое положение… Тем более меня нисколько не интересует семейная жизнь Пекарских… Мне просто будет неприятно встречаться с этим мальчишкой… Я была с ним несколько дружна сначала, но потом увидела, какой это хулиган и дрянной человек… и потом, у него адское самомнение… Он обиделся, что я несколько отдалилась от него, и стал говорить разные глупости, не только глупости, но прямо гадости…

— Что ж, ты от самого его это слышала? потому что, если тебе это передавали другие, то нельзя всем верить… Я сама вот так поверила всяким слухам и не только очутилась в дурацком положении, но чуть не наделала действительного вреда…

— Да ведь вы, кажется, сами были свидетельницей, какую безобразную сцену закатил он тогда у нас…

— Ну, да уж признаться, тогда все были хороши… вы все тогда были будто пьяны от ваших историй, а теперь, как я присмотрелась, такое поведение совсем было не похоже на Лаврика, т. е. на настоящего Лаврика…

— Вы думаете? — прищурив глаза, спросила Лелечка, — Ну, вот увидим, как будет вести себя ваш обновленный Лаврик.

— Если б я не была в тебе так уверена, Лелечка, я бы подумала, что все-таки у тебя остался не то какой-то зуб, не то сердечное влечение к этому молодому человеку, который, по твоим словам, так тебе неприятен.

— Смотрите, Ираида Львовна, не натолкните меня сами на что-нибудь такое, что уже вам будет не особенно приятно, — с некоторым вызовом произнесла Елена Александровна.

— Господь с тобой, Лелечка! на что я тебя наталкиваю? — На глупости…

— Глупостей, поверь, у тебя своих достаточно, а поговорим лучше серьезно. Ведь тебе же было отлично известно, что Пекарские будут гостить у нас, так ты бы должна была раньше об этом подумать и предупредить меня, а то что же я теперь буду делать? Не могло же мне прийти в голову, что за эти три недели Лаврик сделается тебе так неприятен, что ты даже не будешь в состоянии жить с ним под одной крышей. Или, может быть… — Ираида Львовна замолчала.

— Что может быть? — переспросила Лелечка. — Начали, так уж доканчивайте…

Казалось, реплика Елены Александровны чем-то подтвердила мысль Ираиды Львовны, потому что она продолжала не особенно доброжелательно:

— Или, может быть, эти слухи и басни о твоем романе с Лавриком имеют основание, и ты просто-напросто теперь избегаешь с ним встречи?., тогда, конечно, все становится совершенно ясным, и при таких отношениях, конечно, достаточно трех недель, чтобы все стало вверх ногами и чтобы тот, к которому мы вчера стремились всей душой, сегодня сделался нам невыносим. Особенно при твоем характере.

Елена Александровна не смутилась, а наоборот, как будто подбодрилась, видя, что разговор принимает характер некоторой пикировки.

— А вот представьте себе, именно при моем характере ничего подобного не случилось. Меня столько же интересует ваш молодой человек, как прошлогодний снег.

— Знаешь что, Лелечка? ты эти фасоны и пикировки со мною брось, потому что я совсем не для того затеяла с тобой разговор. Я у тебя даже ничего не спрашивала, а просто мне практически хотелось устроить, чтобы всем было хорошо и удобно у меня, потому я тебя и спросила — как могло случиться, что, отлично зная две недели тому назад, что Пекарские будут у меня, ты соглашалась ехать, а теперь становишься на дыбы? Не только как твоя родственница или твой друг, но просто как хозяйка дома я должна об этом позаботиться. Но я думаю, что все обойдется благополучно. Если для тебя, как ты говоришь, Лаврик — все равно, что прошлогодний снег, то ты-то для него, по-видимому, представляешь еще меньше интереса.

— Вы думаете? — спросила Лелечка.

— Полагаю.

— А может быть, вы ошибаетесь?

— Конечно, могу и ошибаться, но мне кажется, что нет.

— Что же, он сам вам это говорил? ведь вы, кажется, были у них?

— Если бы он сам мне говорил, тогда бы, пожалуй, у меня было меньше уверенности.

— Что же, вы, как называется, чувствуете, что он стал ко мне равнодушен?

— Да, если хочешь, чувствую. И именно почему-то я думаю, что не ошибаюсь.

Елена Александровна походила по комнате и вдруг ни с того ни с сего спросила:

— А Дмитрий Алексеевич Лаврентьев будет этот год жить в своем имении, вы не знаете?

— Не знаю, вероятно, будет… еще не приехал. Помолчав некоторое время, Елена Александровна добавила беззаботно и как бы небрежно:

— Относительно Лаврика все, конечно, вздор. Мне решительно все равно, будет он у вас или нет; всегда от самой себя зависит поставить себя так, как хочешь. Я вас уверяю, что никакой неприятности не произойдет, которая вам, как хозяйке, могла бы быть нежелательна…

Ираида Львовна зорко посмотрела на молодую женщину и добавила тихо:

— Об одном прошу тебя, не заводи нарочно каких-нибудь историй; достаточно тех, которые приходят сами.

— Зачем же я буду их заводить? что же, вы меня считаете за Полину Аркадьевну?

— Избави Боже! за Полину Аркадьевну я тебя не считаю, но какие-то общие зайчики у вас бегают в голове.

— У всякого есть свой заяц в голове, — ответила Елена Александровна, как будто для того, чтобы в этом разговоре последнее слово осталось за ней, и вышла из комнаты.