Виталий Макаренко - Мой брат Антон Семенович

[Сноска от редакции "Советской педагогики". Из публикуемого нами журнального варианта воспоминаний В.С. Макаренко указанные иллюстративные материалы по техническим причинами пришлось, к сожелению, исключить. Ред.]

Однако я не мог оставить без внимания и свидетельство Виталия Семеновича Макаренко, написавшего воспоминания о брате. При этом я не скрываю своего критического отношения к данным мемуарам.

Все эти высказывания свидетельствуют об обуревавших его противоречивых чувствах к умершему брату. Преобладает чувство зависти к славе брата и ожесточение навсегда покинувшего родину эмигранта, усиливаемое политической ненавистью к произошедшим так революционным изменениям.

Автор воспоминаний компенсирует это свое озлобление различными обвинениями в адрес брата, а также выпячивает его недостатки. Но с этим соседствуют проявления горячей любви к брату и хорошие воспоминания о вместе проведенных в юности годах.

В некоторых случаях воспоминания Виталия являются уникальным и незаменимым свидетельством, а его субъективные настроения легко распознаваемы и устранимы.

Примечание. Непосредственно перед завершением подготовки этой книги к печати нам стало известно, что А. А. Фролов, "главный редактор" новейшего советского издания А. С. Макаренко, также опирается на воспоминания В. С. Макаренко, но при этом источника не указывает. В его статье "Овладение А. С. Макаренко марксистско-ленинским учением как мировоззрением и методологией советской педагогики" (включенной в вышедший в сентябре 1985 г. сборник Львовского университета "А. С. Макаренко", кн. 2) говорится: "Большим авторитетом в юношеские годы был для Антона Семеновича соученик Калов, ставший на путь революционной борьбы. Он пробудил интерес к социально-политическим вопросам, революционной литературе". О том, что этот соученик (правильно - Цалов) состоял в партии эсеров, А. А. Фролов благоразумно умалчивает.

Готц Хилиг

Марбург, сентябрь, 1985 г.

Виталий Семенович Макаренко (1895-1983).

МОЙ БРАТ АНТОН СЕМЕНОВИЧ.

[ВОСПОМИНАНИЯ] часть 1.

БЕЛОПОЛЬЕ

Все биографии Ант. С. начинают историю нашей семьи с Белополья. Но прежде чем попасть в Б., отец несколько лет проработал в Крюкове, где уже существовали какие-то небольшие мастерские для починки вагонов. Здесь отец познакомился мамой и женился в 1875 году.

Мама была коренной крюковчанкой и еще в мое время существовал на Поселянской улице ее родительский дом, довольно большой и солидный, с большим двором и садом. (Наверное, существует и теперь, т.к. от последней войны много пострадал Кременчуг, Крюков же остался почти нетронутым - об этом мне писала моя племянница Тася, которая живет при нашем доме, теперь музей А. С. Макаренко.)

Я думаю, что первым ребенком в нашей семье была Серафима, умершая в младенческом возрасте. Во всяком случае сестра Саша (Александра), родившаяся в 1881 году, появилась на свет еще в Крюкове. Следовательно, переезд семьи в Б. надо расположить приблизительно в 1881-1885 гг., где родились: Антон - в 1888 г., Наталия - в 1891 и я, последний, - в 1895.

По сравнению с Крюковым, Белополье, расположенное в 200-220 км. на СЗ от Харькова, в 12 км. от границы с Великороссией, было, конечно, захолустным, или, как называла его мама, - "дырой".

В Крюкове было 10 000 жителей, находился он на правом берегу широкого Днепра, напротив Кременчуга, с которым его соединял большой мост (1 километр). Кременчуг же был большим торговым центром (70 000), очень оживленным, благоустроенным, с множеством хороших магазинов, театров, кинематографов, и даже был электрический трамвай.

В Б. мы поселились не в самом городе, а в так называемом "поселке", который постепенно образовался вокруг железнодорожной станции и населенном главным образом ж. д. служащими. Здесь находились мастерские, где работал отец, и здесь же находилось 2-классное ж. д. училище, где учился А. С. Самый же город находился в 2,5-3 км. от поселка.

Вот в этом поселке, в небольшой квартире, которую семья снимала у какого-то гражданина Мухи, и появился в 1888 г., несколько неожиданно, будущий педагог А. С. М.

Я пишу - неожиданно - потому что он появился на свет божий приблизительно на три недели раньше срока. (Об этом, кроме родных, никто не знал, даже сестра Саша, а я это узнал от родных, когда мне было уже 17-18 лет, при этом взяли с меня слово никогда и никому об этом не сообщать. Конечно, я это слово сдержал, в частности А. никогда об этом не узнал. Родные были правы: А. и без этого был человеком болезненным, и не следовало создавать у него еще комплекса неполноценности.)

Произошло это так. Накануне, 29 февраля, была теплая солнечная погода, была оттепель, но ночью ударил мороз и пошел снег, образовалась гололедица. Рано утром 1 марта (ст. ст.) мама пошла к колодцу за водой, подскользнулась и упала. К 10 ч у мамы появились страшные боли, и к 12 ч появился на свет А.

Мама рассказывала об этом: "Когда я увидела А., я заливалась слезами такой он был маленький, весь черный и сморщенный, похожий не то на старика, не то на обезьяну. Отец меня утешал, но у него у самого на глазах стояли слезы".

Я пропускаю подробности ухода за А. в первые недели после рождения беспрерывные теплые ванны, согретые пеленки, растирания и пр.

Жизнь в поселке была очень трудной, главным образом из-за отсутствия почти всякой торговли. Было 1-2 мелочных лавочки, но не было базара. За всем необходимым надо было ездить в город. Раза 3-4 в неделю мама ездила в город за продуктами (собирались по 3-4 женщины и нанимали летом "линейку", зимой - огромные сани).

Будущий педагог обнаружился очень быстро. Он начал "болтать" (говорить) очень рано, но ходить научился очень поздно, после 18 месяцев ( и то, когда приятели отца в столярной мастерской сделали специальную коляску "ходульки" на рамках).

С первых же недель обнаружилось, что А. - болезненный, хрупкий и, главное, золотушный ребенок. Даже гораздо позже, в Крюкове, всякий раз, когда мама вспоминала, сколько усилий, бессонных ночей и утомительно длинных дней пришлось ей пережить с болезнями А., - она невольно плакала.

Золотуха - теперь об этой болезни как будто не приходится и слышать, но в то время она причиняла почти бесконечные страдания. Это были бесконечные ангины, флюсы, на глазах огромные, с большую фасоль, ячмени, на шее карбункулы, уши болели и выделяли нечистую жидкость. В течение долгих лет он страдал неизлечимым хроническим насморком, и, когда он был маленьким, он каждые 5 минут подходил к маме: "Мама, вытри носик". Эта операция вытирания носа так врезалась в память мамы, что потом она всегда повторяла (много позже): "Мама, вытри носик".

В играх той банды ребят, к которой принадлежал и я (от 4 до 10 лет), он никогда участия не принимал. Если для нас жизнь раскрывалась как чудесное видение, полное всяких волшебных радостей, ощущения силы, здоровья, ожидания завтрашнего дня и осуществления наших, самых невероятных, предприятий, то для А. его младенческие и детские годы представляли почти непрерывную цепь физических страданий. Все это не было опасно для жизни, но до ужаса мучительно. Не успел прорвать флюс, как на глазу (иногда сразу на двух) выскакивал ячмень, проходил ячмень - начинался карбункул... и т.д. (Я вижу А. все время с перекошенной от флюса физиономией, с повязкой на щеке или на шее, с ушами, затянутыми ватой, сидящим над кастрюлей горячей воды, которую он ватой прикладывал к больным местам.)