Владимир Максимов - Баллада о Савве

- На хутор вот сходила, - Дуся говорила куда-то мимо него, поверх озера, и как бы вслушиваясь в каждое слово свое, - обнову купила. - Она вытянулась рядом с ним, и крапленная темными цветочками косынка рыжей змейкой вытянулась между ними. - И снова девать себя некуда.

Савва, сплевывая на воду, зло огрызнулся:

- Вас сегодня всех здесь исповедоваться тянет. А я не поп.

Дуся не обиделась. Или просто сделала вид, что не обиделась. Она только чуть отодвинулась от Саввы и задумчиво сказала:

- Чудной ты какой-то. Все взрослым притворяешься. Слышала я сегодня, как ты с Петькой-то... Ведь он втрое против тебя сильнее. Не боишься? Ему что, стукнул и пошел себе, ищи ветра в поле...

- Знаешь, маруся, мне эти понимающие рожи до смерти надоели. Что тебе от меня нужно? Я - сам по себе, ты - сама по себе, и не капай мне на мозги.

Дуся лежала вполоборота к нему, комкая в кулаке послушный пламень косынки, и каждое слово его будто добавляло густоты темным ее зрачкам. На чистом, совсем девичьем лице ее резкими штрихами в уголках губ и глаз неожиданно прочеканился характер. Даже голос у нее стал другим - строгим, но в то же время как-то особо доверительным:

- Коли б все не для себя только, а и другим чуть-чуть. Ходят все, как волки, по свету, друг от друга душу прячут, будто боятся ни с чем остаться. Оттого и жить тошно. - Она перебирала его волосы, и Савва чувствовал, как теплая волна доверия и благодарности подкатывает к его горлу острым соленым комочком. - Уйти бы тебе отсюда... Сломаешься...

- Куда - уйти? Земля круглая...

- Не знаю... Только не здесь...

- На мне - где сядешь, там и слезешь. Я не Зяма, на мне не такие волки зубы обламывали.

- Не знаешь ты мастера. У него все начальство в кармане.

- Плевать. На горло берет. Ему еще глаз на анализ никто не вынимал. А я, если дело дойдет, выну.

Движение ее пальцев стало медленнее, трепетней:

- Не сносить тебе головы...

- С детства долдонят, а ношу - не жалуюсь.

- Эх ты...

- Что - я...

- Задира.

- Какой есть.

- Хороший...

Он увидел Дусино лицо близко-близко от своего, и вдруг его словно обожгло изнутри, и все исчезло вокруг, перестало существовать, и были только ее платье, ее губы, ее глаза, и все, что оставалось позади, уж не имело ни значения, ни смысла. Она отдалась ему со спокойной беззащитностью, но в глазах ее не было ничего, кроме усталости и тоски - глубокой и скорбной. Вставая, Дуся коротко вздохнула:

- А дальше что? Эх ты!

А он лишь подумал: "Как просто". И еще: "Вот тебе, Зяма-звонарь, и любовь вся до копеечки".

X

Савва прислушивался к горячечному шепоту товарища и мучительно соображал: что же ему делать дальше, как поступить? Положение его осложнялось до крайности. Уже четвертые сутки они не трогались с места. Он хотел дать Сашке отлежаться. Но тому становилось все хуже. Кровавый кашель вытряхивал из тщедушной Сашкиной плоти последнюю волю к сопротивлению. Савва отчетливо сознавал, что задерживаться здесь и долее равносильно гибели, но бросить напарника, уйти в одиночку он не мог, не находил в себе решимости. После всего пережитого и переговоренного ими в нем завязалась и день ото дня росла какая-то необъяснимая тяга, если не сказать - родственность, к Сашке. И поэтому сейчас, при всей безнадежности ситуации, Савва чувствовал, что, сколько бы ему ни довелось ждать, он не бросит татарина, не уйдет в одиночку.

Мысли цеплялись одна за другую, образуя нерасторжимый, с редкими вопросительными перебивками круговорот, и он незаметно для себя уснул, скорее даже не уснул, но забылся, а когда пришел в себя, Сашки рядом с ним не было.

- Сашка!.. Сашок! - негромко позвал он, ощущая в душе нарастание тягостной тревоги. - Сашок!

Гнетущее молчание обкладывало его со всех сторон. Он углубился в чащу, и только стук собственного сердца сопровождал его в этом лихорадочном поиске. Невидяще всматриваясь в буро-зеленое сплетение зарослей, Савва шел наугад, пока сквозь ребристое нагромождение лиственничных ветвей не увидел прямо перед собой - на уровне глаз - ногу, обутую в яловый ботинок с подошвой, прикрученной медной проволокой. Нога едва заметно покачивалась на весу: урок Лариона Грача в крайнюю минуту сгодился Сашке.

Легкая добротными рессорами бедарка мастера чуть слышно влетела на заводскую площадку и, круто развернувшись, без нажима осадила около печей.

- Ну как, москали, идет работа? - Мастер, заметно навеселе, стоял, качаясь, в бедарке, и заплывшие глаза его посверливали ребят с пьяным озорством. - Добре. Шабашь - разговор есть. Он грузно спрыгнул на землю и, постегивая по сапогу витым, желтой кожи хлыстиком, зашагал вразвалочку мимо кирпичных кладок к летней кухне.

Петька, кивнув ему вслед, подмигнул Савве, осклабился:

- Гуляет барин.

- Черт с ним. Подавай.

- Не зазря он добрый, надо думать.

- Черт с ним, говорю, подавай.

- Нет, браток, шабашить так шабашить. Работа, - Петька снова подмигнул, от нас не уйдет. Гульбой пахнет. Это уж как пить дать. По барину видно. Пошли.

- С чего это? - насторожился было Савва.

- Видно, дело есть.

- Какое еще дело?

- А там, - Петька снисходительно хохотнул, - увидишь.

Под навесом летней кухни по обе мастеровы руки сидели Валет и Зяма. Все трое плотоядно оглаживали глазами выставленную Дусей на стол четверть с самогоном. Так, наверное, выглядят утопающие за минуту перед очевидным спасением. Дуся колдовала над снедью. Савва с Петькой еще не успели опуститься на скамью, когда мастер нетерпеливо скомандовал девке:

- Лей.

Пили молча, не чокаясь. После третьего захода мастер, отодвинув от себя рукоятью крученого хлыста свою кружку, сказал как бы так, между прочим:

- Дочь замуж выдаю. Свояки чуть не со всего Кавказа съедутся. Так что место лишней телке найдется... В общем - ставлю две четверти самогону и по десять галочек в ведомость.

Наступила красноречивая пауза. Петька отвернулся и заскучал тусклыми глазами в сторону лесополосы. Дуся судорожно теребила в руках конец косынки, свисавшей у нее с плеча. Слово оставалось за Валетом. Не глядя на мастера, Валет потянул у него из рук жгучий хлыстик, сложил хлыстик вдвое и легонько хлестнул им по своей ладони.

- Заделаем.

- Но так, чтобы и комар носу...

- Заделаем, мастер, - упрямо и резко повторил Валет, - не в первый раз, заделаем.

Выпили еще по одной, и Зяма, исходя красными пятнами, нетерпеливо заерзал на месте:

- А если двух, мастер, двух?

В ответ тот смачно хрустнул огурцом:

- Вдвое и магарыч.

- И галочки?

- Иддет.

Валет поднялся и сказал:

- Надо выспаться.

Все встали, и мастер, по-хозяйски облапив стоящую у печи Дусю, сально хохотнул:

- Пошли, девка, мурашей давить. Во мне нынче дурная сила играет. Уважь не пожалеешь.