Генри Джеймс - Американец

По многим причинам он воздерживался обсуждать эти свои впечатления с Беллегардом. Одна из причин заключалась в том, что прежде, чем сделать решительный шаг, Ньюмен всегда все тщательно обдумывал и взвешивал, как человек, сознающий, что, двинувшись в путь, зашагает широкой поступью. Вдобавок ему просто нравилось хранить молчание — его это развлекало и волновало. Но однажды он обедал с Беллегардом в ресторане, и они засиделись за столом. Когда же наконец встали, Беллегард предложил скоротать вечер у мадам Данделярд. Мадам Данделярд — маленькая итальянка — вышла замуж за француза, а муж оказался распутником и негодяем, он отравил ей жизнь, пустил по ветру ее деньги и, лишившись возможности получать более дорогие удовольствия, стал от скуки поколачивать жену. На теле у нее появлялись синяки, которые она охотно демонстрировала многим, в том числе и Беллегарду. Она добилась развода с мужем и, собрав остатки своего состояния (довольно жалкие), прибыла в Париж, где поселилась в hôtel garni. [69] Меблированные комнаты (франц.). Занятая поисками постоянного жилья, она без конца посещала предлагаемые внаем квартиры. Миловидная, ребячливая, она отпускала весьма необычные замечания. Интерес к ней Беллегарда, как он сам заявлял, питался любопытством — ему хотелось узнать, что с ней станется.

— Она бедна, хороша собой и глупа, — говорил он. — По-моему, у нее одна дорога. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь. Даю ей полгода. Меня ей бояться нечего, я просто наблюдаю за процессом. Мне любопытно посмотреть, как будут развиваться события. Да, я знаю, что вы хотите сказать: в нашем ужасном Париже сердца черствеют. Зато обостряется ум, и в конце концов приучаешься видеть зорко и безошибочно. Для меня следить за тем, как разыгрывается маленькая драма этой маленькой женщины, просто интеллектуальное удовольствие.

— Но она губит себя, — сказал Ньюмен, — вы обязаны ее остановить.

— Остановить? Каким образом?

— Поговорите с ней, посоветуйте что-нибудь.

Беллегард рассмеялся.

— Да избави Бог! Вот еще придумали! Пойдемте и посоветуйте ей сами.

Вот после этого разговора Ньюмен и побывал вместе с Беллегардом у мадам Данделярд. Когда они уходили от нее, Беллегард с упреком спросил:

— Ну и где же ваши замечательные советы? Я что-то не слышал ни слова.

— Сдаюсь, — просто ответил Ньюмен.

— Значит, вы такой же вертопрах, как я, — сказал Беллегард.

— Нет, не такой же! Я не вижу радости в «игре ума», гадая о ее будущих похождениях. И никоим образом не хочу наблюдать, как она покатится по наклонной плоскости. Я даже предпочту отвернуться. Но почему, — спросил он через минуту, — почему вы не попросите свою сестру навестить ее?

Беллегард воззрился на него в изумлении.

— Мою сестру? Навестить мадам Данделярд?

— Она могла бы поговорить с ней, это принесло бы пользу.

— Моя сестра не может встречаться с людьми такого сорта. Мадам Данделярд — никто. О таком знакомстве не может быть и речи, — покачал головой Беллегард, внезапно став серьезным.

— Я-то думал, что ваша сестра, — сказал Ньюмен, — имеет право знакомиться, с кем ей угодно.

И про себя решил, что, когда их отношения с мадам де Сентре станут покороче, он попросит ее пойти и поговорить с этой глупенькой итальянкой.

Посему после вышеозначенного обеда с Беллегардом Ньюмен отклонил предложение своего спутника снова отправиться к мадам Данделярд и послушать жалобы этой дамы на ее синяки и невзгоды.

— У меня на уме кое-что получше, — сказал он. — Пойдемте ко мне и проведем вечер у камина.

Беллегард всегда приветствовал возможность поговорить всласть, и вскоре они оба уже сидели перед камином, от пламени которого по богато украшенному высокому потолку бального зала Ньюмена плясали красноватые блики.

— Расскажите мне о своей сестре, — внезапно начал Ньюмен.

Беллегард повернулся и быстро взглянул на него.

— Мне только что пришло в голову, что вы ни разу не задали мне о ней ни одного вопроса.

— Знаю.

— Если это вызвано тем, что вы мне не доверяете, вы совершенно правы, — сказал Беллегард. — Я не могу рассуждать о ней разумно, я слишком ею восхищаюсь.

— Говорите, как можете, — настаивал Ньюмен. — Начинайте.

— Ну что ж, мы с ней большие друзья; таких брата и сестры не было со времен Ореста и Электры. [70] Орест и Электра — герои греческой мифологии, дети Агамемнона и Клитемнестры. Электра считается спасительницей и помощницей брата, которому помогла отомстить за смерть отца. Вы ее видели, знаете, какая она: высокая, стройная, легкая, нежная, всем внушает уважение — словом, grand dame [71] Важная дама (франц.). и ангел в одном лице; в ней уживаются гордость и смирение, орлица и голубка. Она — будто статуя, которая не смогла жить в камне, отвергла холодную твердь и обратилась в плоть и кровь, а теперь расхаживает в белых плащах и платьях с длинными шлейфами. Могу сказать одно — она действительно обладает всеми достоинствами, которые обещают ее глаза, улыбка, голос, выражение лица, а обещают они многое. Обычно, если женщина так очаровательна, я говорю себе: «Берегись!» Но при всем очаровании Клэр — ее бояться нечего, вы можете спокойно сложить руки и плыть по течению — вы в полной безопасности. А как она добра! Я не встречал женщины, столь цельной, женщины, обладающей хотя бы половиной ее совершенств. В ней воплотилось все — больше мне нечего добавить. Ну вот, — засмеялся Беллегард, — я предупреждал, что не удержусь от панегирика.

Ньюмен молчал, будто обдумывая слова гостя.

— Значит, она очень добра? — переспросил он затем.

— Божественно добра!

— Добра, милосердна, нежна, щедра?

— Щедрость высшей пробы и доброта чистой воды.

— И умна?

— Самая умная женщина из всех, кого знаю. Проверьте при случае мои слова, заговорите о чем-нибудь заковыристом — и убедитесь.

— Она любит, когда ею восхищаются?

— Черт возьми! А какая женщина не любит?

— Да, но когда женщины слишком это любят, они ради поклонения готовы на всяческие глупости.

— Я не сказал, что она слишком любит внимание! — воскликнул Беллегард. — Упаси Бог! Такой нелепицы я сказать не мог. Слово «слишком» к ней вообще неприменимо. Даже будь я вынужден сказать, что она уродлива, я не мог бы назвать ее слишком уродливой. Да, она любит нравиться и, если нравится, благодарна. А если не нравится, относится к этому спокойно и не будет думать хуже ни о вас, ни о себе. По-моему, она считает, что святые на небесах довольны ею — ведь она никогда не станет искать расположения такими средствами, которые они не одобрили бы.

— А нравом ваша сестра серьезная или веселая?

— И то и другое. У нее нрав ровный, сквозь ее веселость проглядывает серьезность, сквозь серьезность — веселость. Только особых причин веселиться у нее нет.