Давид Маркиш - Белый круг

Мимо художественной галереи "Золотой скарабей" Мирослав проходил уже дважды; там, за мутным витринным стеклом, играли в шеш-беш двое: восточного вида красавец с бараньими глазами и тоненькими усиками, в европейском костюме, с галстуком в горошек, и белобрысый парень в тельняшке и розовых бермудах, лет тридцати пяти. Баран, по-видимому, был Иегошуа Умама - хозяин галереи, человек выдающихся коммерческих способностей, по словам американского Вовы. Белобрысый же в бермудах являлся в таком случае доверенным помощником выдающегося коммерсанта, звали его Глеб Петухов, и именно к нему, сославшись на все того же Вову, следовало обратиться вновь прибывшему. Но Мирослав не спешил: ему нравилось шляться по блошиному рынку, из лавчонки в лавчонку. В этой людской круговерти он не был своим, но и чужаком не был; он ничем не отличался от сефардов и ашкеназов, бухарцев и бедуинов, кавказцев, тайцев и филиппинцев - разве что рисунком лица, но это никого здесь не трогало.

В полдень, когда солнце накалилось до опасного предела и кошки, тяжело дыша, попрятались в мусорники, Мирослав Г. потянул дверь "Скарабея". Баран к тому времени, наигравшись в шеш-беш, ушел куда-то по своим коммерческим делам, и белобрысый Глеб Петухов в одиночестве пил чай с кубиками халвы.

- Я Петухова ищу Глеба, - сказал Мирослав, войдя. - Вова с Брайтона ему привет передает.

- Считай, что нашел, - не спеша сказал белобрысый. - А где привет?

Мирослав молча вытащил из наплечной сумки бутылку джина "Гордон", купленную в нью-йоркском аэропорту, и поставил ее рядом с чайным стаканчиком. Глеб потянулся открывать, а Мирослав завертел головой, оглядывая стены длинной, как коридор, галереи. Картины висели тесно, по большей части то были портреты раввинов и натюрморты с халой, фаршированной рыбой и семисвечником, но встречались и инородные вкрапления: морские пейзажи с кораблями, сценки английской охоты и абстрактные композиции. Особняком стоял на мольберте портрет дамы в шляпе, на полях и тулье располагались вишневые деревья в цвету и торчала Эйфелева башня, над которой летел самолет-биплан.

- Вчера только принесли, - проследив взгляд гостя, сказал Глеб. Тышлер.

- Тышлер? - переспросил Мирослав.

- Тышлер, Тышлер! - подтвердил Глеб. - Так себе работенка, схалтурили пацаны немного... Ты разбавляешь? - Он протянул Мирославу джин в чашке. Держи вот халву - закусить.

Выпив, поговорили немного о Вове с Брайтона.

- Он мне как брат, - наливая по второй, сказал Глеб Петухов. - Мы с ним сколько дел провернули, ты даже не представляешь!

- Он про этот рынок только хорошее рассказывал, - сказал Мирослав. Мне тоже нравится... Кого тут только нет, это ж надо!

- Ну да, - согласился Глеб. - Просто Вавилон: и бухары, и татары. Я тут одну тайку завалил - хор-рошо: кожа как шелк, мазью какой-то мажется для запаха... Как думаешь, у них душа есть?

- У кого? - не понял Мирослав.

- Ну у таек этих! - пояснил Глеб Петухов.

- Есть, наверно, - прикинул Мирослав Г.

Зависть прошлась щеточкой по сердцу князя: он тоже хотел бы, не откладывая дело в долгий ящик, наброситься на тайку с шелковистой кожей, а потом, попивая джин с халвой, неторопливо рассуждать, есть у нее душа или нет. Глебу какому-то Петухову привалило, а ему, Мирославу, - шиш. Мир, в общем-то, устроен с ошибками, но это можно починить: продать Каца, заработать кучу денег и потом уже водить и таек, и хоть эскимосок в моржовом сале.

- А ты не боишься? - спросил Мирослав. - Подцепить чего-нибудь? Есть у нее душа или нет, черт ее поймет, а вот микроб может укусить.

- Волков бояться - в лесу не обниматься! - снисходительно отмахнулся Глеб. - Укусил один такой!

Разговор бежал враскачку, легко. После третьей Мирослав достал из кармана пачку фотографий и протянул Глебу Петухову. Глеб сначала полистал пачечку, а потом разложил картинки на столе.

- Ну и что? - спросил Глеб Петухов.

- Да так... - сказал Мирослав. - Что ты про это думаешь?

- Интересные картинки, - сказал Глеб. - Это кто же это будет?

- Неважно, - отрезал Мирослав. - Не Тышлер - это точно... Нравится?

- Нравится, не нравится... - сказал Глеб. - Тайка мне нравится. Разница между покупной ценой и продажной - это главное. Ну почем?

- Оригиналы надо сделать, - собирая фотографии со стола, сказал Мирослав. - И чтоб твои пацаны не наклепали по десять штук с одной картинки, а то получится перебор: и мне, и тебе тогда голову отрежут.

- Отрежут - новую пришьем, - не испугался Глеб Петухов. - Но, конечно, с пацанами тогда надо сидеть, чтоб они особо не гуляли по части дубликатов. А то - могут.

- Раз надо, буду сидеть, - решил Мирослав. - Я для этого приехал. С меня тоже, между прочим, спросят.

- Контроль идет рука об руку с доверием, - одобрил Глеб. - Вот за это надо выпить. - И потянулся к бутылке.

- А тайка - это кто? - принимая чашку, спросил Мирослав. - А то ты все рассказываешь, рассказываешь...

- Ну кто?.. - призадумался, вспоминая, Глеб Петухов. - Наполовину китайка, наполовину таиландка. Что-то в этом роде. А тебе зачем?

- Да так, - поиграл бровями Мирослав Г. - А где сидеть-то с ребятами твоими? Здесь, что ли? На рынке?

- Не, - качнул своим стаканом Глеб. - Тут полиция ходит и все такое. У нас мастерская на Юге, в Газе. Там тихо: рисуй себе, что хочешь, хоть Пикассо, - никого это не колышет.

- Как в Газе? - удивился Мирослав. - Там же арабы, война!

- Тебе-то что? - опроверг Глеб Петухов. - Твоя это, что ли, война? У нас с этими чучмеками совместное предприятие, все довольны. Они мебель антикварную клепают под французов, а мы картинки рисуем, какие надо. Мирный труд.

- Арабы опасные? - угрюмо спросил Мирослав. - Могут зарезать?

- Разные есть, - сказал правду Глеб Петухов. - Которые с нами работают, те в порядке. Они тебя проведут, объяснят, что к чему и почему. Но ты там по Газе не гуляй, это не надо. Сиди в мастерской, и все.

- Это уж ты не бойся, - успокоил Мирослав Г. - Обойдусь как-нибудь без гуляний.

Решили, что в Газу надо ехать не откладывая.

Вернувшись в гостиницу "Майами", Мирослав долго сидел у мутного окна, выходившего на Средиземное море, и рассматривал свои картинки. Он немного сердился на Матвея Каца: жил бы тихо в своей азиатской дыре, платил бы взносы в Союз художников, составил бы, как положено, завещание в пользу княжеской все же семьи. Так нет! Сцепился с этим зверюгой, с этим докторишкой, который ему глаза в конечном счете закрыл... И вот все картины разлетелись черт знает куда, и он, Мирослав, законный наследник, должен теперь переться в Газу, где местные чурки могут голову отстрелить без долгих разговоров.

А этот Левин, этот ворюга, вместо того чтоб сидеть в дурдоме в Кзылграде и лечить психов, будет на бабки Ронсака трескать пирожные в своей Америке.

(Окончание следует.)