Георгий Марков - Сибирь

Маша решила посоветоваться с отцом в открытую, но он запряг коня и поехал в лес за дровами. Должен бы уже вернуться, да, видать, где-то задержался.

Но вот Маша услышала, как хлопнула дверь. Кто-то вошел в дом. Она прислушалась к разговору.

- Это я опять, тетка Татьяна.

- Проходи, Петруша, проходи.

- А Машутка дома, нет ли?..

Маша сейчас же узнала голос вошедшего. Это снова заявился Петька Скобелкин. Зачем он пришел? Можег быть, что-нибудь узнал новое про Катю? А может быть, Тимофей прислал?

- Петь, проходи-ка сюда, - выглянула из горницы Маша.

Не раздеваясь и даже не снимая шапки, Петька прошагал в горницу.

- Машка, секрет есть, - понизив голос, сказал Петька.

- Какой там у тебя секрет? - без особого интереса спросила Маша, чувствуя, что она ошиблась в своих предположениях: вестей о Кате он не принес, как не принес никаких вестей и от Тимофея. Начнет сейчас молоть всякую околесицу.

Маша поглядывала в зеркало и слегка прихорашивалась. Петька хоть и сосед и только годок-другой, как переступил порог мальчишества, а все-таки он парень..

- Хочу я, Машка, Катьку выкрасть, - совсем уже шепотом сказал Петька, воровато озираясь.

- Как это? - Вмиг безразличие слетело с Маши.

Она подскочила к парню, схватила его за опояску, заглядывала в глаза. Как, Петенька, как? Скажи скорее!

- Очень просто, Машка. Я все выследил. Катька сидит у Феофана в скотной избе. Окно этой избы выходит в проулок. Выставить раму - пустяк. Захватил гвоздок щипцами, отогнул - и все. Вылетай, пташка, на белый свет!

- Петька, голубь ты мой... Катя от счастья умрет.

Маша обняла парня, поцеловала в щеку. Петька отступил на полшага, с ухмылкой сказал:

- Хоть и сладкая ты, Машка, а все ж таки не балуй. Тимка ноги переломает.

- Ну а дальше что, Петька? Дальше что делать будем? - озабоченно поглядывая на парня, спросила Маша.

- Что делать? А ничто! Ждать ночи, - ухмыляясь, оказал Петька.

- Ты один это придумал?

- А тебе чо? Не все равно, чо ли?

- Ну а все-таки?

- А если все-таки, то не один. С Тимофеем. И еще кое с кем...

- С кем же?

- Ну чо ты пристала как банный лист к заднице?

- Дурак ты! Должна же я знать, кто сообразил такое.

- Дуреха ты, Машка! Живешь под боком у этого человека, а не знаешь...

Вдруг в горницу деловитым шагом вошел Лукьянов.

Маша растерялась, не зная, что и говорить при отце, а Петька залился веселым смехом.

- Слушай-ка, Петруха, пурга начинается, - сказал Лукьянов. - Вывезти ее ночью из села не удастся. Придется прятать где-то Здесь...

- Ну и что? Спрячу у себя в избе. Матери скажу, что привез себе, как Стенька Разин, персидскую царевну, а если не поверит, набрешу, что в чужой деревне невесту для Тимки Чернова выкрал. - Петька задорно хохотнул, посматривая на Машу, стоявшую в полном недоумении; в прищуренных его глазах так и плескались озорство и удаль.

- Не торопись, Петруха, - - поднял руку Лукьянов. - Завтра знаешь, что будет? Урядник с Филимоном по домам пойдут, все бани и овнны обшарят. Сами-то они, может быть, и не сунулись бы, да ведь эта визгливая барыня заставит. А раз пойдут, то первым делом к нам, а потом к тебе. Ты сосед, в дружбе мы. Понял?

- Понял, дядя Степан. А куда ее приткнуть, не знаю. - Петька развел руками, выжидающе смотрел на Лукьянова.

- Самое надежное место, Петруха, Мамикин дом, - помолчав, сказал Лукьянов. - Соображай сам, какие выгоды: близко от Феофана. Проулком пробежал, через огород перемахнул - и дома. Не надо по селу тащиться, собак не всполошишь, и встреч ни с кем не будет. А если начнут по дворам шуровать, к Мамике в дом ни под каким видом не пойдут. Боятся ее как огня...

- А чо, я, пожалуй, сбегаю сей момент к Мамике, обскажу ей. Ради такого дела небось не откажет. В случае чего, господа Иисуса Христа и пресвятую деву Марию припомню, - снова развеселился Петька, нахлобучивая шапку до самых ушей.

- Погоди, Петруха. За тобой и так есть дело. Я сам к Мамике схожу. С весны пудовку муки должен. Отнесу как раз.

- Пущай будет по-твоему, дядя Степан, коль заделье есть. Вечерком я еще понаведаюсь, - согласился Петька и, хитровато подмигнув Маше, поспешно ушел.

3

Сквозь тьму ночи и снежную завесу Катя никак не могла разобрать, кто ломится к ней в окно. Ей хотелось скорее пожать руку своему освободителю, но рама, будто назло, никак не поддавалась.

- Эй ты, барышня, стукни кулаком по раме, - услышала Катя чей-то приглушенный свистом ветра голос.

Боясь стуком навлечь беду, Катя уперлась в раму обеими руками, и в тот же миг лицо ее обжег холодный ветерок с колючими снежинками. Рама легко вывалилась, и Катя узнала, кто ее спаситель.

- Мое вам с кисточкой, барышня. Это я, Петька Скобелкин. Стишок ваш дошел до сердца... Давай руки и сигай прямо на меня. И живо, мешкать некогда. Слышишь, собаки учуяли нас...

Действительно, крытый жердями и соломой, обнесенный высоким заплотом двор урядника Феофана огласился заливистым лаем.

Разбуженные ворвавшимся в избу ветром, тревожно закудахтали в курятнике куры.

Катя пролезла в окно, раздирая на спине гвоздем Дунин полушубок. Ветер сшиб ее с ног, она упала в снег, захлебываясь холодным воздухом. Петька, не мешкая ни одной секунды, поставил раму на старое место, отогнул в прежнее положение гвозди.

- Ну, барышня, подавай бог ноги! - крикнул он Кате в самое ухо и, схватив за руку, потащил за собой. - У Мамики тебя запрячу. Понимаешь, нет ли?., У Мамики!

Петька не давал пощады Кате. Когда она упала в огороде Мамики и барахталась в снегу, обложил ее крепким словцом:

- Ну чо ты, корова, чо ли, язви тебя!

Подняв ее, Петька подставил Кате спину.

- Цепляйся руками за шею. Поволоку.

Катя попробовала идти своими ногами, но не смогла, снова упала. Петька взъярился:

- Кому говорю, цепляйся!

Теперь Катя не стала отказываться от Петькиной помощи, хотя ей и стыдно было взбираться на его спину.

- Вот так-то лучше, так быстрее у нас дело пойдет...

Да ты совсем, барышня, легкая, а ведь с виду не худая, мягкая, бормотал Петька, пересекая огород и спотыкаясь о грядки, засыпанные снегом. Закинув руки, он поддерживал Катю за бедра, встряхивал ее, как мешок.

Катя пыталась разжать свои руки, которыми обхватывала могучую Петькину шею, соскользнуть с его спины, но злой шепот парня остановил ее:

- Не смей! Вишь, урядник в доме огонь зажег. Почуял, холера!

Петька сам сбросил Катю, когда они скрылись за высоким забором Мамикиного двора. Тут ветер был уже другой: он метался с пронзительным свистом, но заборы, стоявшие кольцом, не давали ему воли для разбега.

- А упрел я, однако, - сказал Петька и вытер рукавом полушубка взмокшее от пота и растаявшего снега разгоряченное лицо.

- Не ругай меня очень, - виновато сказала Катя.

- Да разве я ругаю?! Городская ты, непривыкшая.