Афаг Масуд - Свобода

Злые языки говорили, что он пошел на этот шаг, потому что, как только партия "Свобода" встала у власти, в президентский кабинет толпами стали приходить члены партии - крестьяне, которые, стуча кулаками по столу, требовали себе высоких постов.

Это не так, возражали им оптимисты. Все изменения - проявление дальновидной политики президента. Пройдет несколько лет, и всем все станет ясно. Так было и много лет назад, когда еще он работал переводчиком в одной восточной стране. Над ним посмеивались, потому что он любил выходить по ночам на улицы, раздавал нищим все до последней копеечки и просил их кричать, что есть мочи "Да здравствует свобода!" И только гораздо позже, когда страна уже была охвачена национально-освободительным движением, насмешники поняли - что такое свобода!..

Работавшие с будущим президентом за границей рассказывали, что странности его характера очень быстро привлекли внимание. Он и там, можно сказать, ни с кем не общался, проводил все свободное время в древних библиотеках, зато вечерами его можно было встретить в самых дорогих ресторанах.

В ресторане его принимали за иностранца-миллионера. Стоило этому человеку появиться в дверях, и официанты толпой окружали его, музыканты обрывали мелодию, встречая его любимой песней, рой танцовщиц провожал его к самому лучшему столику. А он в черных очках, пестром шарфике сидел за столом один, заказывал музыкантам свои любимые народные песни, щедро раздавал деньги музыкантам и танцовщицам, а потом, далеко за полночь вставал и с печальным лицом, бессильно повисшими по бокам руками покидал ресторан.

По ночам его видели и на роскошных лодках богатых гостей. Негр, чья кожа сливалась с мраком ночи, медленно двигал веслом, тихо струилась река, мигали огни на воде, а он, облокотившись на подушки, глядел на звезды...

А наутро с почерневшими, глубоко запавшими от голода глазами, небритый, с помятым лицом жадно хлебал прокисший борщ в дешевой столовой для обслуги посольства...

И еще говорили, что он с самой юности был влюблен в свободу. Что в бытность студентом университета, он, невзирая на давления, преследования, организовывал подпольные кружки, в которых разрабатывались программы минимум и максимум - как вывести к светлой жизни народ, долгие годы живший в рабстве, как дать своей бесконечно богатой стране независимость. За это он в годы империи и срок получил...

Насмешники злословили, что и в тюрьме президент извел всех заключенных своими светлыми идеями. Будто этот худой, высокий человек целыми днями расхаживал по камере с печальным лицом и болезненным взором, что-то бормотал о свободе, потом отлавливал кого-нибудь из заключенных, загонял беднягу в угол и с энтузиазмом принимался рассказывать то же, что говорил вчера, пробуждая в слушателе национальное самосознание...

Об этом мученике свободы говорили, что он и в тюрьме умудрился организовать себе хоть и небольшую, но аудиторию, что-то вроде кружка. Сначала он рассказывал разные интересные случаи из истории. Но это делалось только для того, чтобы привлечь внимание остальных сокамерников. Когда же слушателей становилось больше, он незаметно переходил к политике. Заключенные, не попавшие в его "политические сети", проклинали "посадившего к ним этого идиота". Потому что с его появлением все стали вдруг демагогами, стали толковать о правах человека, о независимости, о свободе. И никому уже и слова не скажи...

Передавали, что он после таких собраний долго не мог придти в себя, успокоиться. Страсть, с которой он проповедовал светлые идеи, не отпускала его, и он стоял, отвернувшись к стене, и плакал, а то и просил кого-нибудь залезть на нары и кричать: "Да здравствует свобода!"

Невозможно было понять, - вспоминали бывшие заключенные,

его идеи или он сам...

Подобного рода политзанятия обычно завершались пением песен, чтением чувствительных стихов. И уж попробуй, скажи кому-нибудь из его учеников слово поперек! Даже по ночам сквозь сон кто-то вскрикивал "Свобода!", и эти крики из спящих камер сотрясали полутемные, сырые коридоры тюрьмы. У надзирателей по ту сторону дверей от этих возгласов пересыхало в горле...

Потом после каждого занятия заключенные стали, стоя, петь гимн, и тогда его подхватывали и другие камеры. Им подпевали и надзиратели, и среди ночи из обветшавшей тюрьмы в темное небо возносилось величественное песнопение.

Тюремное начальство, испугавшееся этих массовых ночных пений и криков о свободе, долго пыталось выяснить, - какая-такая свобода пьянит заключенных и охранников, что они хором поют гимн. Однако ничего конкретного установить не удалось. Тайные осведомители доносили, что заключенные говорят о свободе народа, каких-то жестоких законах, о языке народа, долгое время унижаемого в рабстве и тому подобное. И еще говорили (но установить доподлинно - так это или нет, не удалось), что и начальник тюрьмы, совершенно обалдевший от торжественности, с которой происходили эти политзанятия, тоже стал тайком посещать их.

Как-то раз, когда по обыкновению возбужденный от своих речей будущий президент дрожащим голосом попросил одного из заключенных встать на нары и крикнуть "Да здравствует свобода!" кто-то из числа тех, кого не удалось заманить в "политические сети", набросился на президента, схватил его за шиворот и, бледнея от злобы, потребовал: "Скажи: "Да здравствует сытая жизнь!" Ты, - кричал он, - мечтая о сытой, благополучной жизни, заставляешь этих бедняг твердить: "Свобода!" Ты просто лживый лицемер. Ни одному народу никогда не нужна была политическая свобода. Люди всегда хотели покоя и благополучия, а если их не было, довольствовались тем. Что есть. Ты же и тебе подобные, болтая о свободе, сбиваете народ с пути, осложняете его и без того тяжелую жизнь, туманите людям мозги, сводите их с ума, а потом пихаете им лопату в руки. Прекрати эти авантюры!" Так, по рассказам свидетелей, сказал будущему президенту тот заключенный.

Никак не мог забыть этих слов президент. Он часто повторял их своим единомышленникам, и при этом каждый раз приходил в волнение, а потом, закурив, надолго погружался в задумчивость...

Президент рассказывал, что позже он подружился с этим заключенным-философом, и удивительные мысли высказывал тот. К примеру, он говорил: "Что же такое свобода, если вдуматься поглубже? Какой народ в истории боролся в полном смысле слова за свободу? Почему, чтобы добиться чего-то, это нечто именуют свободой?" И как это весь народ сразу может стать свободным, если каждый в отдельности по рождению, своей физической и духовной жизни, по физиологии - раб. Душой и телом он - раб Божий. Если речь идет об освобождении народа из-под власти другого государства, так это, родной ты мой, нас не касается. Мы за свою историю дали миру великих философов, поэтов, писателей военачальников, художников и композиторов, но во веки веков не смогли избавиться от въевшегося в нашу плоть и кровь рабства. Если государство, под владычеством которого мы живем, не приведи Господь, откажется от нас, мы в панике срочно постараемся найти себе другого хозяина. В этом наша суть, - с горечью говорил заключенный, показатель нашей группы крови, мы из этого созданы и сотканы. Рабство, как болезнь, заложена нас плодородием и богатством нашей земли. У нас никогда не было необходимости бороться за существование, бороться, чтобы выжить, защитить и утвердить себя. Всегда находились люди умней нас, пользовавшиеся нашими богатствами, которыми мы сами не смогли распорядиться. Они сами использовали наши богатства и нам давали. А сытому человеку ничего не надо. Нам и этого хватало. А эта твоя "свобода", всегда была ключом к воротам крепости, именуемой "властью".