Константин Станюкович - В мутной воде

Через час он уже вышел на улицу, взял извозчика и приказал ехать на Моховую.

— Да поскорей… поскорей, пожалуйста!

Солнце выглянуло из-за туч. В воздухе тянуло весной. Улицы были оживлены. На углах разносчики газет совали всем в руки новые телеграммы, которые быстро раскупались. У поворота на Моховую разносчик протянул Венецкому телеграмму.

— Важное известие… не угодно ли?

Венецкий остановился и купил телеграмму. Телеграмма извещала, что все дипломатические переговоры с Турцией кончены.

— Что, барин, никак скоро война? — обернулся извозчик, молодой краснощекий паренек.

— Верно, что скоро…

— Тоже брат в солдатах. Пожалуй, и самому придется! Ребята сказывали, что придется идти…

— Тянет, что ли? — полюбопытствовал Венецкий.

Извозчик полуобернулся, серьезно взглянул на офицера бойкими голубыми глазами и заметил:

— На войну-то?.. Нет, ваше благородие, в извозчиках лучше!

— Сюда, к серому дому… У второго подъезда. Стой! — крикнул Венецкий, как школьник соскакивая на ходу с дрожек и отдавая деньги.

Сердце его сильно стучало, когда он бегом поднимался по устланной коврами лестнице в третий этаж.

Вот и площадка. Вот и широкая медная блестящая дощечка, на которой славянскою вязью было выгравировано: «Арсений Петрович Чепелев».

Он перевел дух и несколько раз прочел знакомую фамилию, прежде чем придавить пуговку от звонка. Какая-то робость вдруг напала на Венецкого.

«Не рано ли я забрался… Еще, может быть, спят!» — промелькнуло у него в голове.

Он взглянул на часы. Ровно час. Конечно, все встали. То-то она обрадуется…

И он так сильно надавил пуговку, что сам даже испугался, когда услышал сильный звонок.

Через несколько секунд, показавшихся Венецкому особенно длинными, послышались быстрые шаги, и перед Венецким показались знакомые бакенбарды котлетами на солидном лице Ивана.

— Здравствуйте, Иван! — весело приветствовал Венецкий и любезно глядел на Ивана, который в эту минуту казался ему таким хорошим и милым, что он готов был броситься ему на шею. — Ваши дома?

Иван вдруг смутился.

— Что же вы молчите, Иван? Дома?

— Никак нет, Алексей Алексеевич! — как-то участливо прошептал он. — Елены Арсеньевны дома нет…

— Но Елена Арсеньевна скоро вернется?.. Она здорова? — упавшим голосом спрашивал Венецкий, испуганно глядя на смущенное лицо Ивана. — Что случилось?

— Они, слава богу, здоровы, только…

— Арсений Петрович дома?

— Генерал у себя в кабинете!

— Так бы и говорили, а то, глядя на вас, я бог знает что подумал!

И с этими словами Венецкий быстро сбросил пальто и прошел в кабинет.

— Ничего еще бедняга не знает! — жалостливо проговорил Иван ему вслед, вешая на вешалку пальто.

Старый, плешивый генерал Чепелев сидел в кабинете за письменным столом, на котором была разложена большая карта театра военных действий. Он быстро передвигал булавки с флагами, изображавшие наши войска, по направлению к Константинополю. Старик, не знавший, куда девать свободное утро (он заседал в каком-то совете, и времени у него было достаточно), давно прочитал свою любимую газету от доски до доски, посердился на Биконсфилда [4] Дизраэли Бенджамин, граф Биконсфилд, будучи в 1874–1880 гг. премьер-министром Англии, противодействовал усилению позиции России на Балканах. и на англичан, вместе с газетою повторил несколько раз, что все от мала до велика ждут только призыва, посердился, что призыва еще не последовало, умилился выносливости русского солдатика и, не дожидаясь распоряжений, начал кампанию у себя в кабинете.

Старик уже переправил войска через Дунай, перешел через Балканы (турки все отступали, и он поэтому даже и не вынимал булавок с красными флагами из коробки), занял без боя Адрианополь и был уже в нескольких шагах от «Царьграда» (в последнее время старик иначе не называл столицы Турецкой империи), как вдруг торопливые шаги Венецкого заставили его остановиться перед взятием Константинополя, приподнять очки на большой лоб и взглянуть своими добрыми, выцветшими глазами на вошедшего.

Увидав Венецкого, старик видимо смутился и торопливо привстал с кресла, поправил почему-то крест на шее, с какою-то особенною ласковостью обнял молодого офицера и, усаживая его около себя, осведомлялся, здоров ли он, когда он приехал, и, видимо, не решался о чем-то сообщить.

Венецкий быстро отвечал на вопросы и сам, глядя на смущенное, растерянное лицо Чепелева, словно боялся заговорить об Елене и нарочно тянул рассказ о том, как он получил место здесь, как он думает устроиться.

Но наконец ему было невмоготу, и он упавшим голосом, робко взглядывая на Чепелева, спросил:

— Елена Арсеньевна здорова?..

— Леля здорова… Она…

Он тихо положил свою сморщенную руку на руку Венецкого и, пожимая ее, тихо прошептал:

— Видишь ли (он почему-то заговорил с Венецким на «ты»)… видишь ли, Алексей Алексеевич, ты уж, бедняга, не сердись… Так уж оно вышло…

У Венецкого замерло сердце…

— Что же случилось… скажите!..

— Леля вышла замуж! — прошептал старик, отворачиваясь от Венецкого…

Венецкий сперва не понял, — до того поразило его это известие.

— Леля вышла замуж, а ты, брат, не унывай… Ты еще молод… Другую такую же хорошую девушку найдешь… Слышишь… Я и сам…

Венецкий опустил голову и не отвечал ни слова…

Старик молча поглядывал на него и не знал, что ему делать…

— Ты на нее не сердись, молодец!.. Она… Леля… Вот просила передать тебе письмо…

И старик полез в ящик, достал письмо и, отдавая его, тихо проговорил:

— Я тебя, Алексей Алексеевич, уважаю и люблю и прошу тебя… не смущать моей бедной девочки… Не ищи с ней свидания, родной мой… Я знаю, тебе тяжело, но и Леле-то будет не легко… Мое дело сторона… Мать все устроила и скоро так… Она ведь у нас умная женщина!.. — как-то печально усмехаясь, добавил старик.

Он ласково так глядел на молодого человека, потрепал его по плечу и сел на свое кресло.

Венецкий быстро разорвал конверт и прочитал следующее:

«Уважаемый Алексей Алексеевич!

Простите меня. Я виновата перед вами. Я выхожу замуж, не любя. Вы знаете, как я люблю отца, и поймете, что когда я внезапно узнала, что мы кругом в долгах и бедному отцу грозит бесчестье, то решилась нарушить слово, пожертвовать собою. Выхода не было. Дядя Орефьев решительно отказался помочь и почему-то против вас. Простите же меня, если можете. Я постараюсь позабыть вас и полюбить мужа, который спас отца от позора. Прошу и вас поскорей забыть меня. Будьте счастливы и простите, если можете, искренне любившую вас, но недостойную Елену.

P. S. Не говорите, бога ради, ни слова папе. Он не знает, почему я вышла замуж. Мать раскрыла мне глаза на наше положение, и я решилась… Дай бог, чтоб у меня хватило твердости перенести испытание и никогда не раскаяться в своем поступке».