Ицхак Мерас - Вечный шах

Я мог бы рассказать, что сестра моя - Ина Липман, та самая, певица, которая до войны объездила полмира.

Я мог бы рассказывать и рассказывать.

Лучше не надо. Она подумает, я хвастаюсь, задаюсь своими братьями и сестрами. Она еще рассердится, встанет и уйдет, и я останусь один. И снова, буду думать, что никакой Бузи нет на свете, просто мне вспомнилась "Песнь песней", первая книга, которую я прочел в детстве.

- Ина Липман - твоя сестра?

- Сестра...

- Та самая, знаменитая певица?

- Да, - торопливо говорю я Бузе, - но это не важно, правда? Ина - это Ина, моя сестра, а я - это я, Изя.

Бузя кивает, соглашаясь со мной, и я рад. Она кивает быстро-быстро, и ее пепельные волосы колышутся, как мягкие волны на реке, как спелые хлеба в поле.

Не сердитесь. Я соврал.

Это вышло нечаянно.

Я сказал, будто она старше меня на год или на два, а обоим нам нет и двадцати.

Это неправда. Я только хотел, чтобы так было. Как в "Песни песней".

На самом деле нам обоим уже много лет. И старше я, а не Бузя. Ей шестнадцать, мне - семнадцать с половиной. Теперь потрудитесь посчитать, сколько нам обоим. Нам уже тридцать три года с половиной. Много, правда?

Мы считаем вместе.

Сначала я загибаю один, другой и все пальцы правой руки, потом быстро загибаю на левой, но пальцев не хватает. Тогда я осторожно беру Бузю за руку и сгибаю ее пальчики. Но их тоже не хватает- так много нам лет!

Мы смеемся, оттого что нам не хватает пальцев.

И она говорит:

- Все равно не сосчитать. Один палец-один год. А где взять половину?

Я не смеюсь. Молчу.

Мы могли бы сосчитать.

У меня есть полпальца, только Бузя не заметила.

Это было давно, год назад. У ворот гетто лежала железная балка. Шогер подозвал меня и велел ее поднять. Я оторвал конец балки от булыжной мостовой, хотел было выпрямиться, но Шогер что-то крикнул и вскочил на балку. Я так и не успел вытащить палец...

Мы могли бы сосчитать, сколько нам лет, но я не хочу. Я сожму левую руку в кулак, и Бузя не узнает, что можно сосчитать и полгода.

Я снова смеюсь. Потом спрашиваю:

- Как тебя звать, Бузя?

- Меня зовут Эстер.

Она снова обнимает колени и опирается на них подбородком.

- Я тоже родилась здесь, в этом городе. Только у меня нет ни братьев, ни сестер. Был старший брат, но его уже нет. Папа - врач, а мама медсестра. Оба много работают, дни и ночи. Они работают в больнице гетто, и им очень трудно. Ты ведь знаешь, что евреям запрещено болеть заразными заболеваниями. Но таких заболеваний ужасно много, поэтому мама, и папа, и все другие лечат людей, вписывая неправильный диагноз.

Она говорит, но я почти не слышу.

- Как твое имя? - снова спрашиваю я. - Как ты сказала?

- Эстер.

Я изумлен.

- И Либа тоже?

- Нет, только Эстер.

- Не важно! - кричу я. - Не важно! Тебя зовут Эстер-Либа.

Снова скачут веселые чертики у нее в глазах.

- Ты хочешь, чтобы я была Бузей? - спрашивает она и щурится. - Хочу, чтобы ты была Эстер-Либой, Либузей, Бузей... И я рассказывал бы тебе всегда одну и ту же сказку из "Песни песней".

- Но тогда ты должен быть Шимеком?

- Я буду Шимеком... Хочешь послушать?

- "... Я - Шимек, и у меня был старший брат Беня. Он отлично стрелял из ружья и плавал как рыба. Однажды летом он купался в речке и утонул. На нем сбылась поговорка: "Все хорошие пловцы тонут". Он оставил водяную мельницу, пару лошадок, молодую вдову и ребенка. От мельницы мы отказались. Лошадей продали. Вдова вышла замуж и уехала куда-то далеко. А ребенка забрали мы. Это и была Бузя". Ты слышишь, Бузя? И вдруг я слышу чей-то голос:

- Откуда тут у нас этот юный Шолом-Алейхем?

Передо мной стоит гладко причесанный парень с желтой заплатой на груди. Он стоит и смотрит мне в глаза, хитро, по-стариковски щурясь.

- Откуда ты, Шолом-Алейхем? - снова спрашивает он. Я встаю, подхожу к нему и говорю:

- Я - Изя, Исаак Липман. Я не Шолом-Алейхем. Ты же видишь, у меня короткие волосы и нет очков. А ты кто?

- Янек, - отвечает он и усмехается. - Это неполное имя? - спрашиваю я.

- Хм! - говорит он.

- Ты, наверное, Янкель и поэтому Янек?

- Хм!

- Как твое полное имя?

- Янек, - повторяет он.

- Я что-то не знаю такого странного имени...

- А что такое пся крэв, ты знаешь? Это я! - хохочет он. - Я поляк, и меня зовут Янек.

Он действительно говорит по-еврейски не совсем как мы. Да и с виду мог бы сойти за поляка... Но тогда почему он в гетто?

Янек и Эстер смеются. Они довольны, а я ничего не понимаю.

- Вот ты где, - говорит отец. - Я все гетто обошел. Помоги мне найти Ину. Куда она могла пропасть? Идем, Изя, идем.

Мои новые друзья уже не смеются. Они смотрят нам вслед. Я машу им рукой и ухожу с отцом искать Ину.

Куда она могла пропасть?

* * *

Глава вторая. ХОД ПЯТЫЙ

1

Шогер неторопливо двинул слона, держа его аккуратно, двумя пальцами, как драгоценность. "Я плохо начал, - подумал Исаак. - Сегодня мне трудно играть".

- Лично я отдаю предпочтение медленному наступлению, - проговорил Шогер. - Известно, что блицкриг не всегда ведет к победе.

"Не понимаю, куда он клонит, - размышлял Исаак. - Себя успокаивает или меня? Шогер мог бы играть еще лучше, если бы меньше думал о том, что должен выиграть. Как он говорит? Лотерея...

Шахматы - лотерея, мир - лотерея и жизнь - тоже лотерея.

Почему я сижу перед ним?

Риск и лотерея...

Разве это одно и то же?"

2

- Я родил дочь Ину, - сказал Авраам Липман.

3

У больших ворот обычно караулят двое. Один-немецкий солдат, другой наш полицай из гетто.

И сегодня тоже. Но только сегодня это не совсем так. Ворота охраняет не немец, а чех. Я так старалась запомнить его имя и фамилию и все-таки забыла. Они похожи на польские, а польские- на их. В конце концов, не это важно. Я спрошу еще раз и запомню как следует. Важно, что вчера чех согласился выпустить меня в город на час и даже не спросил, куда и зачем я пойду.

Почему я волнуюсь?

У меня дрожат руки, наверное, дрожал бы и голос. Со мной всегда так, пока не освоюсь. Волнуюсь на сцене, волнуюсь на людях, а сейчас - особенно.

Чех, когда я договаривалась с ним вчера, стоял, почтительно склонив голову. Видно, полицейский сказал ему, что я - Ина Липман. Может быть, он из Праги, этот парень, и слышал, как я пою. В Праге я выступала дважды. Там были огромные афиши с гигантскими буквами, только букв почему-то было больше, чем надо. INNA LIPPMANN. Что ж, если им так нравится!... Они кричали мне: "Браво, бис, браво, Инна!" - и я пела им снова и снова.

Я стою, прижавшись за углом, и жду, когда сменятся часовые. Они все противные, будто не люди даже, а какие-то мерзкие твари в зеленой форме, и я всегда боюсь нечаянно прикоснуться к ним.

Да, я вижу, чех уже здесь.

Он тоже в зеленом, но выглядит почему-то иначе. Я вижу его самого, вижу его лицо и вовсе не замечаю зеленой формы, не замечаю даже винтовки. Боже мой, ну конечно же, все зависит от человека, и ровным счетом ничего не значит, во что он одет! Как на сцене. В каком бы платье ни вышла, я - это всегда я, Ина Липман.