Сергей Семенов - Непочетник

Ночевала я у товарки и другую ночь, а вчерашний день, перед обедом, вдруг приходит ко мне бабка и говорит:

"Ну, ступай на крестины домой, будет тебе по чужим домам-то колоколить, тебе бог внучка послал". "Не нужно, -- говорю, -- мне никакого внучка, я и сынком, слава богу, довольна".

Говорю это я, а сама от слез проговорить не могу. Стала меня бабка уговаривать: "Ну, что ты, да чего ты, все обойдется, перемелется, иди, там обед идет, поп только уехал, без тебя сиротливо как-то".

Не вытерпела я -- пошла. Прихожу домой, а в избе полная застолица: Николка, кум, кума, приятеля два Николкины сидят, чай пьют, баранки едят, веселые такие все.

Поклонилась я, хотела сказать: "Мир честной компании", -- да, язык не поворотился. Прошла в чулан, сижу, жду, что будет.

Отошла застолица, разошлись все по домам, остался Николка да бабка в избе, стали меня к столу звать.

Вышла я, взглянула на молодуху, лежит веселая да румяная; посмотрела дитю, -- и дитя здорово.

"Ну, что ж ты, -- говорю, -- сынок родимый, горячился да бесчинствовал без поры да без толку, ведь все по-благополучному вышло?"

"По-благополучному".

"А ты метался как собака в мешке, и себя намучил и меня разобидел. Понимаешь ли ты, какое мне прискорбие нанес иль нет?"

Вспыхнул он это весь, поднял голову да и говорит:

"А ты-то понимаешь, что ты нам зла-то наделала?"

"Какого зла?"

"Так ты и понять не хошь?"

"Нет".

"Ну, и говорить с тобой нечего, -- у тебя в душе-то рогатый сидит".

Обидней мне ономешних эти слова показались.

"Да что ты только говоришь-то? Да смеешь ли ты матери так язык отверзать? Ах ты, подлец этакий!.."

Схватила я сковородник и давай им его охаживать. Ударила я раз, другой и третий его… Только вдруг он как выпрямится да схватит меня за руку со сковородником да как вырвет его да об угол. А сам повернул меня да в чулан и втолкнул. "Я, -- кричит, -- тебе не мальчик и над собой мытариться не дам! Не моги, -- говорит, -- отверзать руки на меня".

Я опять из избы вон да ночевать в люди. Собрался ко мне народ, староста, рассказала я им, как со мной сынок обошелся, все говорят: "Ступай в контору, жалуйся на него, там что захочется тебе, то и сделают". Думала-думала я, вот и пришла.

– - И умно сделала, у нас за это не похвалят, -- молвил Левоныч. -- Только захоти, а то так взъерепенят сударыню-то, что до новых веников не забудет.

– - За такие дела нельзя похвалить, -- поддакнул ему старик. -- Божью заповедь нарушает; сам бог сказал: "Чти отца и мать", -- а он что делает?

– - Ну, вот я и пришла, -- продолжала, переходя в плаксивый тон, старуха. -- Думаю, что в обиду не дадут, а если не обсудят, то что ж тогда будут делать? Уж родное детище из власти выбивается, тогда на свете и жить нельзя.

– - Обсудят… как тебе хочется, так и обсудят, -- внушительно сказал Левоныч и стал снова набивать трубку.

И по время окно в волостной конторе отворилось и из него высунул взъерошенную голову только что проснувшийся писарь и крикнул:

– - Левоныч, ступай, ставь самовар!

– - Сейчас! -- молвил Левоныч и, поспешно спрятав трубку в карман, поднялся со ступенек.

– - Ну, вот, -- обратился он к бабе, -- и повестку тебе напишет и расскажет, когда приходить. -- И, сказав это, Левоныч пошел в контору; баба последовала за ним.

Старик, проводивши их, зевнул и, видя, что тут больше делать нечего, кряхтя, тоже поднялся с крыльца и не спеша побрел к своему двору.

1898 г.