Сергей Семенов - Катюшка

– - Все это, говорю, очень хорошо, да Илюшка-то тебе не пара, он тебя погубить может.

– - Ну, что, говорит, будет, я ведь тоже, говорит, зевать не стану; обижать и ему без толку себя не дам.

Что ни слово, то золото. Говорили, говорили мы долго, и хмель мой прошел, и дурь из головы вышла. Наговорились досыта, пришло время на покой ложиться.

– - Ну, говорит Катюшка, я тебе на сундуке постелю.

– - Все равно, говорю, хоть на полу.

Лег я и чем больше думаю о Катюшке, тем она лучше кажется. Только больно не подходяще, а то хоть и жениться бы на ней. Такая жена ведь золото… Заснул я… Утром просыпаюсь, светло уж: вспомнилось все вчерашнее. Спрашиваю: "Приходил Илюшка?" -- "Нет" -- "Что он за чудак, думаю, когда же он придет?" Стал я опять с ней разговаривать. Спрашиваю, за что она Илюшку любит. Она говорит, что росли вместе, а потом он, как по гостиницам пошел, работу ей сыскал. Говорим мы с ней так, а Илюшки все нет. Вижу я, что надо уходить, а уходить не хочется. Стало скверно мне и досадно. "Куда, думаю, я теперь пойду?" Надел картуз, вышел. Иду, а сам не знаю, куда. Зашел в ту гостиницу, где мы вчера с Илюшкой сидели, спрашиваю, не был ли он там. Говорят: не был. Пошел я к себе в гостиницу, хоть и знаю я, что робеть нечего, а подкашиваются ноги. Ну, все-таки кое-как взошел я. За буфетом хозяйский сын, в зале пьют чай только два булочника, а служащие все собрались около буфета, словно меня ждут. Гляжу, и глазам своим не верю. Стоит посреди них Илюшка в чистой рубашке, умытый, причесанный, и лукаво посмеивается на меня. Только вошел я, все ребята как загогочут. "А, говорят, молодой идет: как спал, ночевал? Хорош ли ночлег оказался? Илюшкино место, говорят, занять захотел? И Илюшка смеется не меньше других. Огрызнулся я, а сам не знаю, что говорить и что мне теперь делать. Вдруг входит за буфет сам хозяин, угрюмый, как голодный медведь. Взглянул на меня из-под бровей, прошел прямо за буфет, открывает конторку. Ну-ка, говорит на меня, поди сюда. Я подошел. Он вынимает мой паспорт да жалованье и кидает мне. На, говорит, получай да убирайся, чтобы и духу твоего не было, мне, говорит, таких негодяев не нужно. Меня это как обухом. Потом прошло немного. Чего, думаю, он ругается? Набрался я храбрости и говорю:

– - Какой же, говорю, я негодяй? Что я вам плохо сделал? Служил, говорю, как нельзя лучше.

– - Ты, говорит, мальчишка, поэтому я с тобой и разговаривать не хочу.

Отвернулся и ушел к себе в комнаты. Ну, думаю, ладно, мне все равно. Подошел я к столу, сел, подзываю Илюшку.

– - А ты, говорю, заявил расчет?

– - Нет.

– - Как нет?

– - Да так: нет и нет.

– - А как же мы сговорились вместе в Харьков итти?

– - Я, говорит, раздумал; иди один, меня хозяин и здесь продержит.

– - Так ты меня подвел, говорю, мерзавец!

Вскочил я с места, да ему плюху. Он, было, сдачи -- я ему другую. Наскочили на нас ребята, розняли, стали меня выпроваживать из гостиницы. Ушел я, очутился на улице. Куда, думаю, итти? И решил к Катюшке отправиться. Пришел. Она инда удивилась.

– - Что это, -- говорит, -- ты такой?

– - А то, -- говорю, -- такая проэтакая, зачем, -- говорю, -- ты меня подвела?

– - Как подвела?

– - А так подвела. Отчего ты не сказала, что Илюшка опять в гостиницу пошел?

Она божится, что ничего не знала.

– - Врешь, -- говорю, -- ты нарочно ему в руку сыграла: он меня одурачить хотел, а ты ему помогла.

– - Как так?

– - А так.

И рассказал ей все дело. "При чем, -- говорю, -- я теперь остался?" Выступила моя девка из лица, глаза как огоньки горят. Заговорила и опять по-вчерашнему -- от всего сердца.

– - Верно, -- говорит, -- он все это нарочно проделал, идол! Он на это способен. Ах он, мерзавец! Ах он, подлец! Его самого нужно подвесть.

– - Как, -- говорю, -- его подведешь?

– - Я, -- говорит, -- знаю как. Постой: он у меня будет знать, как товарищей в яму сажать. Ты, -- говорит, -- ему как приятелю доверился, а он тебя как Иуда подвел.

Бросилась она к сундуку, погремела там чем-то, вынула что-то из него, потом накинула на себя кофточку, платок. "Посиди, -- говорит, -- тут, а я минуткой ворочусь".

Ушла она, остался я один, и такая меня тоска взяла. Что мне теперь делать? Куда деваться. Пропаду я, думаю, как червяк. Думал, думал, ничего не придумал. Вдруг возвращается Катюшка.

– - Ну, -- говорит, -- отплатила я ему за себя.

– - Как так?

– - А так. Были у меня ложечки чайные, ножик с вилкой да две салфетки Илюшкины. Принес он мне их на сбереженье, а верно украл у хозяина. Принесла я их в гостиницу, гляжу -- сам хозяин за стойкой. Выложила я это перед ним и говорю: передайте это Илюшке и скажите ему, чтобы он вперед ко мне не ходил и таких вещей не носил, я ему больше не знакома. Ну, хозяин видит вещи свои, сдвинул брови, подозвал Илюшку да в волоса ему. Трепал, трепал, съездил по щеке, не оставил без внимания и загривок, потом выкинул расчет и из гостиницы выгнал. Иди скорей к нему, расскажи, как было дело, он тебя опять возьмет.

Послушался я, пошел. "Илья Филиппович, -- говорю хозяину, -- простите мне вчерашнее, смутил меня на это Илюшка, возьмите опять к себе".

Поглядел на меня хозяин, ругнул хорошенько, сказал, чтобы вперед этого не было, и опять взял.

Первое время я ходил и ног под собой не чуял. Думал, теперь зиму проживу, а летом поступлю на ярманку, а с ярманки уж прямо домой. А там -- ударюсь куда поближе -- в Москву или Питер. Спасибо, думаю, Катюшке. Вот, отчего она меня избавила. Просто страсть! Надо как-нибудь ее поблагодарить. А как поблагодарить? Хоть бы сходить как к ней, урваться. Проситься на первых порах было нельзя, тайком итти тоже боязно. Вдруг посылает раз меня хозяин на почту, я обрадовался: вот, думаю, славно! Полетел я к ней. Прихожу, стучу, выходит она. Так что бы вы думали? У ней во-о какие синяки под глазами! И вся она как разбитая. "Катя милая! говорю: что это у тебя?"

А она и говорить со мной не стала. Я ее просить, а она руками махает. "Уходи, -- говорит, -- ради Бога и вперед не ходи. Не знай ты меня. Я тебе не знакома. Я ей то и это, а она и слушать меня не хочет".

Только и твердит одно: уходи да уходи. А оказалось что же? Илюшка-то после расчета на ее шею сел. Прямо к ней пошел, избил ее, как муж жену не бьет, да и сел к ней на шею и жил целые ползимы, пока другого места не получил.

– - Вот так постояла за себя! -- воскликнул Котов и злобно засмеялся.

– - Что же она за дура? -- строго сказал Фома Фомич. -- Зачем она его принимала?

– - Вот подите! Если бы сама не могла отбояриться, мне бы как-нибудь дала знать: я бы его так выставил, что он бы, где ее хата стоит, позабыл. А у ней и на то храбрости не хватило, не то, чтобы что!

– - Ну, да ведь не все же из их сестры таки, -- сказал Котов, несколько успокоившись от своего смеха.

– - А какие ж?.. Все на один лад. Кто над ней с палкой стал, тот и капрал, -- убежденно проговорил буфетчик. -- Наш брат хоть и страдает, так он больше из-за самого себя, а их люди заставляют страдать…