Сергей Семенов - Левониха

Левониха была большухой в своей семье. У нее был жив старик-муж и сын Михайло, два года как женатый. Она большевала еще со старины. Несмотря на свои шестьдесят лет, работала изо всех сил и в поле, и на огороде, и по дому. Когда работа выходила на стороне, она шла на сторону. Дело у ней всегда спорилось. Она везде поспевала и всюду управлялась. Она вымуштровала и своего мужа так, что он, не в пример другим, сделался и хозяйственным и трудолюбивым. От таких трудов приходило всего много; тратить же они рассчитывали каждую копейку. Левониха позволяла себе и мужу только самое необходимое. Когда у них смолоду родились дети, то она даже скупилась нанять к ним няньку и в рабочую пору или оставляла их одних в избе, или же таскала за собой. Дети у ней все умирали, и Левониха говорила на это: "Ну, бог прибрал…"

Из всех детей более "живущим" задался Михайло, но как только он подрос, то Левониха и его впрягла в рабочий хомут, заставляя делать, что только он мог. И они легче других сводили концы с концами. Левониха очень гордилась этим и считала, что такого достатка их семья достигла по ее милости. Она ставила очень высоко свою хозяйственную способность и думала, что по всей деревне лучше ее никого нет.

Когда женили Михайлу и в доме появился новый человек, то другим Катерина казалась хорошей бабочкой, но Левонихе и она пришла не по душе, главным образом потому, что она несколько иначе смотрела на жизнь, легче ко всему относилась. Она была веселая, говорунья, думала не только об одной работе, но любила нарядиться и в праздник выйти на люди. Михайло, глядя на нее, тоже стал тянуться за ней. Катерина водила его в гости к своим родным, завертывали к ним и ее родные. Их нужно было угощать. На все это пошли расходы. Левониху это просто разрывало.

"Да что же это такое? -- думала она. -- На то мы сына-то женили, чтобы у нас все прахом пошло? Чтобы растормошить нам незнамо для кого, для чего ради? Нет, это не дело, это не годится". И молодуха стала подмечать на себе гневные взгляды свекрови, слышать грозные окрики. Ее от этого коробило, она уставлялась свекрови в глаза, как бы желая угадать причину ее недоброжелательства, но ничего не могла понять.

Сначала Катерина робела перед свекровью и смалчивала ее окрики, потом, видя, что это не кончается, начала и сама огрызаться. Тогда у Мироновых пошла настоящая война. Свекровь на огрызку невестки поднимала целую бурю, стараясь втянуть в эту войну и мужиков; но мягкий и невздорный старик не поддавался на удочку старухи. Тогда Левониха расставила сети на Михайлу. Различными придирками выводила Катерину из себя, добивалась от нее какой-нибудь дерзости; напирая на эту дерзость, горько жаловалась, что вот она, незнамо от кого, терпит такие обиды. Мало-помалу Михайло стал охладевать к жене. Однажды, когда Катерину допекла свекровь так, что она сказала ей что-то оскорбительное, Михайло набросился на Катерину:

– - Как ты можешь говорить это матери? Она родительница моя… вырастила, выходила меня -- и ты ее почесть не хочешь? Какую ты имеешь праву?..

И он дал Катерине такую затрещину, что у нее искры из глаз посыпались.

После этого жизнь Катерины в семье Мироновых круто изменилась. Она не могла спокойно глядеть на мужа. При одной мысли о том, что он обидел ее, ни в чем не повинную, ее душила злоба, а Михайло разжигался досадой и еще грубее обходился с нею. За первыми колотушками пошли другие…

Кроме побоев, Катерине приходилось терпеть недостатки. Ей не давали денег на мыло, на иголки, на нитки, хотя она должна была обшивать и обмывать мужа. И хотя это было дело пустяковое, но бабочке оно доставляло немало горьких минут.

От всего этого, когда Катерина почувствовала себя беременной, она стала желать смерти во время родов. И дальше -- больше, желания ее сделались настолько пламенны, что она молилась богу об этом.

Желала себе смерти Катерина не одна: мечтала о том же и свекровь.

"Вот развязала бы руки, -- думала она. -- Тогда бы не такую нашли… Нет, такую бесхозяйственную не взяли бы!"

Но эти желания не сбылись. Катерина перед родами хоть и очень мучилась, но родила благополучно. Родившийся мальчик был хорошенький и здоровенький. Михайло стал опять увиваться вокруг жены, как в первые дни после свадьбы. На мать он перестал глядеть, и в таких случаях, когда, бывало, ей поддакивал, теперь сурово молчал. Левониха видела это, и сердце в ней кипело.

После родов прошло девять дней. Выздоровление Катерины затянулось, а это еще более раздражало сердце Левонихи. Она глядела в ее угол, как волк, и с каждым днем делалась мрачнее. Наконец в одно утро она не выдержала и, чтобы сорвать сердце, подняла грубую брань.

Мужики только что проснулись. Старик еще лежал на печке. Михайло, неумытый и нечесаный, сидел на приступке и обувался. Левониха, не обращая на них никакого внимания, сыпала бранные слова.

– - Это что ж теперь делать? Куда годится? -- выкрикивала Левониха, останавливаясь посреди избы и хлопая по бедрам руками. -- Лежит и лежит, как барыня!.. Ты лежишь, а нужное время-то идет… Осень пройдет, и сунуться будет некуда; а мы не бог знает какие богачи-то: копейка-то и нам нужна не хуже кого другого!..

– -- Господи!.. когда б моя сила-мочь, неужели я не пошла бы? -- слабым голосом, в котором чувствовались слезы, проговорила молодуха. -- Да коли мочи-то нет, что ж я поделаю?

– - А ты набирайся! Ведь скоро третья неделя пойдет! В старину этого и слухом не слыхали, что теперь-то делается, и как это только не совестно?

Молодуха хотела было открыть рот и сказать еще что-то, но старуха ее перебила:

– - Ведь не для кого позаботиться-то нужно, а все для себя. Вот мальчишка народился, ему нужно будет лишнее: и крупиц и бараночек, а доходы-то у нас все одни.

– - Будет тебе перебирать-то!.. -- крикнул на старуху старик. -- Вот перевозим дрова, да с Мишкой пойдем и заработаем, что можно.

– - Когда вы дрова-то перевозите? Тогда, може, никаких делов не будет, а ты куй железо, пока горячо.

– - Так что ж теперь поделаешь: своего здоровья не дашь человеку, коли нет его?

– - Хороший человек, и нет, да не покажет виду, а это привыкли через пень-колоду жить, -- ну и тянут волынку!..

– - Ну, пойду, пойду! -- со слезами в голосе проговорила молодуха. -- Ходи только за ребенком-то; може, поразомнусь маленько, и мне полегче будет.

Старуха метнула на нее сердитый взгляд и, подойдя к протопившейся уже печке, сунула в нее горшок с чем-то.

В это время ребенок, лежавший в самом углу постели молодухи, запищал. Молодуха повернулась к нему, нагнулась и поправила у него соску. Мальчик от этого не унялся и заблажил во всю свою глоточку.

– - Ах ты, мой сокрушитель! Ты еще поднимаешься! -- проговорила молодуха опять со слезами в голосе и взяла мальчишку на руки.