Сергей Семенов - На мельнице

На этот раз обедали одни. Тихон Иванович в начале обеда всегда был сосредоточен, угрюм, мало разговорчив, но по мере того, как наедался, он делался благодушнее, веселее, в нем пробуждалось желание поговорить, он прицеплялся к чему-нибудь и начинал.

Взглянувши на жену и дочь, он подметил, что они чем-то рассеяны. Тихон Иванович встревожился.

– - Что это вы такие?

Мельничиха вздохнула и, вставая из-за стола, направляясь в кухню за кашей, проговорила:

– - Так, ничего.

– - Как ничего, а я не вижу?..

– - Расстроила тут нас одна: рассказывала, как у ней девочку убили.

– - А-а, -- протянул, успокаиваясь, Тихон Иванович. -- Я думал, что у нас случилось.

– - А это нешто случай?.. Сердце переворачивается.

– - Ну, на погосте жить, да по всяком покойнике тужить -- слез не напасешься…

– - Это не всякий; ты бы послушал…

– - А я мало слыхал… Меньше твоего?

– - За что только страдают?.. Господи!.. Неповинная душа…

– - Не наша с тобой.

Мельничиха чуть не вскрикнула, у нее зарделись щеки и загорелись глаза.

– - Вот тоже скажет!.. Неужели только своих и жалеть? Жалко всех мучеников.

– - Теперь она не мучается.

– - Не мучается, а матери-то каково?

– - У матери еще будет.

– - Удивительно, что ты за человек стал! -- уже с негодованием воскликнула мельничиха и ударила руками по бедрам.

Тихон Иванович спокойно ел кашу. Он ел не как Савостьян, а медленно, тщательно пережевывая. Наевшись, он утер полотенцем рот и, откинувшись к стенке дивана, почесывая рукой голову, проговорил:

– - Сама себя раба бьет, коль не чисто жнет; и пенять тут не на кого.

– - Как же не на кого? Зачем они стреляли-то?

– - Они стреляют, а ты не подвертывайся. Две собаки грызутся, а третья не приставай.

– - Да если бы она это знала?

– - А не знала, так будет знать; другой раз умнее будет.

Мельничиха волновалась все больше и больше, слова мужа ее раздражали.

– - Чурбан ты, как я вижу! -- с негодованием воскликнула она. -- Тебя как борова -- хозяин в закром посадил, а он весь свет забыл.

Тихон Иванович внимательно поглядел на нее и промолвил:

– - Какой был, такой и остался; только больше живешь -- больше понимаешь.

– - Ничего ты не стал понимать.

– - Нет, понимаю. Умному тот кусок мил, от какого откусить можно; а где взять нечего, я своего сердца надрывать не стану…

И довольный, что он ловко выразил свою мысль, и чувствуя свое превосходство, Тихон Иванович поднялся с дивана и снова стал одеваться.

1909

Текст рассказа печатается по журналу "Вестник Европы", 1909, N 2.