Лариса Миллер - Золотая симфония

Я по-прежнему ходила по утрам на море, висела с девчонками на надувной камере, ездила с мамой на рынок, бегала с ней в кино, но одновременно с этой я вела еще и другую, невидимую миру жизнь: ложась спать, прислушивалась к голосам за стенкой, загорая на берегу, смотрела туда, где в обществе Стелки и Риммы сидел "черный принц", возвращаясь с рынка, бросала взгляд на соседнюю дверь. Почти с ним не общаясь, я успела изучить его привычки: знала, как он смеется, плавает, ходит. Иногда я неожиданно ловила на себе внимательный взгляд его черных глаз, и меня бросало в жар. Однажды, вернувшись с моря, я увидела замок на соседней двери. Неужели уехал?! Но оказалось, что все четверо: Натан с приятелем, Стелка и Римма отправились на несколько дней в Сухуми. Время остановилось. И как я жила до появления "черного принца"? Кино, парк, пляж - тоска смертная. Интересно, что такое "несколько дней" - пять? семь? десять? И вдруг замок исчез. Дверь приоткрыта, а за дверью - Натан. "Ты еще здесь? А я уж боялся, что пока мы катались, ты уехала, так и не прочтя мне своего рассказа". "Боялся". Он сказал "боялся". "Могу прочесть", - выпалила я и, задохнувшись от собственной отваги, пошла за тетрадкой. Надо было спешить. Я могла читать только пока рядом не было мамы. При ней деревенела. Принеся тетрадку, я села на плетеный столик (наверное, мне казалось, что так я выгляжу взрослее и непринужденней) и стала читать. Когда кончила, Натан поаплодировал. "Ну, ты даешь. Лучше Льва Толстого. Мне тоже хочется похвастаться. Поедешь смотреть, как я играю в волейбол? Это недалеко. Повезут на автобусе". "Как? Одна?" - растерялась я. "Почему? Можно с родителями". На следующий день мы ехали по узкой тенистой дороге. В открытые окна автобуса лезли ветки, и Натан, который сидел перед нами у того же окна, отводил их рукой и оглядывался, чтоб убедиться, что все в порядке. Игра происходила на волейбольной площадке какого-то санатория. Играли две любительские команды. Я ничего не смыслила в правилах игры, но тихо умирала от восторга, глядя, как Натан бьет по мячу, то почти падая на землю, то высоко подпрыгивая. Я чувствовала себя прекрасной дамой на рыцарском турнире: все эти прыжки и падения были в мою честь. По дороге назад мама попросила Натана позаниматься со мной извлечением из корня. Уже шел сентябрь, занятия в школе начались, а мы только 14-го предполагали вернуться в Москву. "Помогите ей. Она ничего не смыслит в математике", объяснила мама. "Зато пишет, как Лев Толстой", - засмеялся Натан. Теперь каждое утро он занимался со мной извлечением из корня. Он даже задавал мне домашнее задание, которое я принималась выполнять сразу же после урока. Пожалуй, извлечение из корня - единственная математика, которую я поняла.

А потом мы уезжали. Уехать из Гагр было мудрено: поезд стоял минуту, а садились толпы. Я смертельно боялась посадки. Но в этот раз меня занимало другое: где Натан? Куда он исчез? Почему не пришел прощаться? Я ничего не видела и не слышала вокруг себя. Мне совали в руки сумки, велели куда-то идти. Я послушно шла, останавливалась, отвечала, но в голове моей было одно - где Натан? Наконец, появился поезд. Подхватив вещи, все побежали к своему вагону. Мы тоже. Над головами поплыли чемоданы, тюки, сумки, плакали дети, визжали женщины, ругались мужчины. И в это мгновение в толпе мелькнуло ЕГО лицо. "Там остался ящик с фруктами", - крикнул ему отчим. Натан схватил стоящий на перроне ящик и присоединился к нам. Он взял у мамы вещи и стал передавать отчиму. Потом помог протиснуться мне и маме, помахал рукой и исчез.

Не успев обрадоваться, я совсем упала духом. Теперь уж было ясно, что это все, больше я его не увижу. Мы стали устраиваться в вагоне, убирать вещи, и когда, наконец, немного перевели дух, возле нас вырос Натан. "Откуда вы?" - удивилась мама. "А я еду в этом же поезде, только в общем вагоне". "Как? Почему? А где вся компания?" "Они еще остались, а мне надоело. Сегодня пошел и купил билет в общий". Он смотрел на меня и улыбался. "Это из-за меня, из-за меня", - стучало в моей голове. "Давайте пить с нами чай", - предложила мама. "Я пойду устроюсь, а позже приду". Когда он пришел, вагон спал. Я лежала на верхней полке головой к проходу, чтоб не пропустить его. Он подошел ко мне и сказал: "Хочешь, научу читать мое имя? Оно с секретом". Он вынул из кармана химический карандаш и, послюнив его, написал на моей ладони: "Натан". "Теперь не мой руку и каждое утро читай мое имя туда и обратно". Это открытие меня поразило. "Знаешь, ты мне здорово нравишься, - тихо сказал Натан, подергав меня за косы. - Даже Стелка взревновала и раньше уехала. Ты знаешь об этом?" Я не знала. Все, что он говорил, было так невероятно, что не укладывалось в голове. "А мы в Москве будем встречаться? В театры ходить? В кино?", - говорил Натан, продолжая слегка дергать меня то за одну, то за другую косу. Сон какой-то. Ведь он перешел на последний курс института, а я в восьмой класс. Ему 21, а мне 14. Он говорит мне "ты", а я ему "вы". Но вот он стоит рядом и произносит удивительные слова. А на соседней полке храпит какой-то толстяк, внизу сопит ребенок, кто-то разговаривает во сне. "Ну ладно, спи. Я приду завтра". Черный принц пошел по проходу, огибая чьи-то ноги, обходя сумки, спотыкаясь о чужую обувь.

Едва я вернулась в Москву, он позвонил и пришел. Я сидела на столе и, болтая ногами, рассказывала ему о своем классе, в котором появились такие экзотические существа, как мальчики. (Это был первый год совместного обучения.) По сравнению с Черным принцем все наши ребята казались мне недомерками и дурачками. Напоив Натана чаем, я пошла провожать его до метро. На мне была школьная форма, а на нем черный костюм и зеленая велюровая шляпа. Я оглядывалась по сторонам: вот бы встретить кого-нибудь из класса. Вечером я рассказала про Натана маме. Она засыпала меня вопросами, желая знать все. Немного помявшись, я рассказала, что когда спрыгивала со стола, он подхватил меня и, немного подержав в воздухе, как бы нехотя опустил. Когда Натан позвонил снова, трубку взяла мама и попросила пока не приходить. "У нее совсем нет времени, - говорила мама. Она ведь учится в двух школах: в музыкальной и простой". Он попросил к телефону меня, и я скучным голосом повторила то же самое. "Это твое последнее слово?" - спросил он мрачно. Я повесила трубку, боясь разреветься. "Никуда он не денется", - сказала мама, внимательно следившая за моим лицом.

Он появился через три года, когда я поступила в институт. Мы ходили в театры и кино, как он хотел когда-то. Он возил меня к своим родителям на Сиреневый бульвар, к своему другу на Волхонку. Новый год встречали вместе. Я пригласила подружку. Натан привел друзей - девушку и двух приятелей, которые много пили, острили, рассказывали лихие эпизоды своей бурной жизни. Девушка скинула туфли и положила ноги на колени Натану. "Было и прошло", пренебрежительно грубо отрезал он и переложил ее ноги на колени своего приятеля. Потом повернулся ко мне: "Вот моя невеста. Единственное светлое пятно в моей жизни, - заплетающимся языком говорил он. - Я разрешу ей отрезать косы только после третьего ребенка". Праздника не получилось. Болела голова и хотелось плакать.