Виктор Миняйло - Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)

- Не твое дело, - наконец пробурчала она. - Косит, ну и пускай косит. - Почувствовав неловкость перед дочкой за свою резкость, объяснила: - Он еще сил не набрался.

София завязала в платок четыре вареных яйца, краюху хлеба, кринку молока, подала дочери.

- Подождешь там немного, сойдет роса, переворошишь вчерашний укос.

Яринка вышла во двор, взяла в повети грабли с вилами и, обойдя Кудланя, что бросился к ней из будки поиграть, направилась через огород на леваду. Молодые подсолнечники толкали ее кулачками и, шурша, лизали предплечья шершавыми языками листьев. Яринка ежилась и была очень сердита. Перепрыгнула неширокую канаву, что отделяла огород от покоса, и стала осторожно окунать ноги в росистую прохладу едва заметной тропинки в высокой траве, белых и розово-синих цветов клевера, роскошных листьев весеннего чистяка. При этом она пристально смотрела под ноги - очень боялась ужей и гадюк. И обрадовалась, когда наконец за кустами увидела наймита - он стоял перед новой полосой и отдыхал, опершись на косовище.

Он тоже заметил Яринку, несколько раз махнул косой, но потом равнодушно отвернулся и даже сел на траву.

"Боится..." - подумала Яринка, и ей стало от этого приятно.

- Дя-а-адько! Пора завтракать!..

И, все еще остерегаясь змей, она запрыгала по покосу, но теперь с сознанием того, что ей, в случае чего, помогут.

- Ох!.. - запыхавшись, села рядом с ним. - Так боюся гужей!..

- Не "гужей", а ужей! - засмеялся он. - Да чего их бояться? За пазуху можно брать!

- Да что вы, дядько!..

- Зови меня Степаном.

- Так вы же старые!

- Ну и ну! - он снова засмеялся. - А если б мне было не двадцать шесть, а сорок?

- Ну, тогда - совсем дед! Если б я дожила до сорока, то, верно, уже в гробу спала, как дед Игнат.

- Сколько же тебе?

- А уже шишнадцать. - Она слегка задумалась, сгибая пальцы. - На покров. - Взглянула на него, увидела на груди под распахнутой рубахой густые черные волосы и смутилась. - Ну, ешьте вы! День не спит, а солнце не пасется.

- Вот ты какая хозя-а-айка! - покачал он головой, разворачивая узелок. - О, да тут на двоих молотильщиков!

- Как для хорошего, так и одному мало.

Он понял и улыбнулся.

- У тебя, часом, язык не из косы?

- Да вроде бы нет. - Яринка машинально потрогала кончик языка пальцем.

Степан с любопытством и немного лукаво поглядывал на девушку, очищал яйца и уминал их - дай боже!

- Поешь со мной, - произнес с полным ртом.

Яринка промолчала. Поджала губы.

- Если всем яйца есть... - И проглотила слюну.

Ей очень хотелось воспользоваться его приглашением, хотя дома смотреть на яйца не могла. И поскольку он больше не упрашивал ее, даже почувствовала неприязнь к этому коротко стриженному, бледному еще от болезни человеку. Сидела и дергалась - донимали комары. А ему - хоть бы что, видать, крови мало.

- Добрая твоя мать, - сказал он искренне. - Вот только у вас и отъелся.

- А дома что - жинка не давала есть?

- Голод у нас... У вас тоже в южных губерниях, но не так, как у нас... Жинки у меня нету. Была дивчина, ждала с войны, да не дождалась...

Он помрачнел и долго смотрел на кончик косы. Потом допил молоко, поднялся на ноги. Закусил губу и, все еще глядя в одну точку, размахнулся косовищем - вж-ж! - и трава как-то незаметно укладывалась кружком и тянулась за косой. И снова, притопывая, шагал вперед, протягивая за собой ярко-зеленые тропки, он врезался косой в стену травы, а Яринка невольно переступала за ним и даже не замечала комариных укусов, так приятно было ей смотреть на хорошую работу.

- Дядько! Дайте-ка мне!

Степан долго не оборачивался, а девушка шагала за ним следом, как настырный ребенок, протягивая руки в злом нетерпении.

Наконец Степан остановился.

- А у тебя хлопец есть?

- Фи! - застеснялась Яринка. - Скажете такое! На кой они мне сдались!

Лицо ее приняло такое негодующее выражение, глаза сузились, губы оттопырились от неподдельного отвращения, что Степан подумал - вот-вот заплачет.

- Дайте, говорю, косу! А то...

- А то что?

- Я... я... матери скажу, вот что! Ага!

- А я твоей матери не боюсь. Деникина не боялся, Пилсудского не боялся, да вдруг бабы забояться!..

- Брешете, мои мама - не баба! Они еще молодые! Им тридцать штыре рока.

- Тридцать четыре года, - поправил он. И подумал: "И вправду молодая!.." Вслух же сказал: - Ну, если я дядька, то твоя мамка - старая тетка!

- Вот и нет! Вот и нет! Вот и брешете!

- Дядьке нельзя так говорить!

- Дайте ко-о-су! - едва не заплакала Яринка.

Торжественно, как подарок, он протянул ей на обеих руках косовище.

- Становись так! Вот так держи. Носок косы не опускай низко. Переступай мелкими шажками. Да не гнись!

Стал поодаль, руки в бока.

- Ну, рраз!

Подавшись вперед всем телом, Яринка широко размахнулась косой, но до конца не довела - носок наполовину вонзился в жирную влажную землю. Девушка еле вытащила косу, от напряжения живот чуть ли не коснулся спины, продолговатые красивые глаза сверкнули злостью, губы вытянулись трубочкой - ну прямо-таки разгневанная царевна.

Степан залюбовался полудетской гибкой фигуркой Яринки, тоненькой, неоформившейся, глазами со стрельчатыми ресницами, высокими ногами с острыми коленками, обтянутыми юбкой, пока еще лишенными женской привлекательности, но сулящими большую, неисчерпаемую тайну.

"Ну и телочка! - подумал он. - В этих краях девчата созревают как дыньки... шестнадцать лет - и уже замужняя..." И еще вспомнил Нюрку, свою зазнобу, любимую девушку, которая умерла. Подумал о том, как она внешне была похожа на эту своенравную, выхоленную девчушку.

Срезав косой несколько кочек, Яринка совсем обессилела и, в изнеможении откинув голову, выдохнула с закрытыми глазами:

- Ай, нате! - Потом, вскинув голову, сказала самоуверенно: - Я все равно научусь! Ведь мама умеют.

- Ну, ну! - покровительственно улыбнулся Степан, принимая от нее косу.

Яринка притихла и отошла в сторонку.

Солнце припекало.

На сенокосе становилось душно, комары попрятались, вместо них начали жужжать маленькие радужные мухи, какие-то неистовые, неимоверно быстрые и глупые - с разгона ударялись о лицо и исчезали бесследно.

Яринка граблями ворошила скошенную траву и следила, чтобы не шмыгнула оттуда гадюка.

Словно спросонок куковала кукушка. Яринка считала свои недожитые годы, кукушка то и дело сбивала ее со счета - запиналась, перевирала.

Степан стал косить веселее, часто точил косу, она дзенькала и вжикала, а где-то вдали лениво и сонно вторило эхо.

Так работали они часа три. Перед обедом появилась София, в белой кофте, в новой клетчатой юбке и, это заметила Яринка, в новой сетчатой косынке. Мать бросила одобрительный взгляд на Яринку, медленно приблизилась к наймиту и, заложив руки за спину, пошла от нечего делать с ним рядом.