Виктор Миняйло - Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)

И почувствовал, что правда хозяйская понятна не только ему, но и этой женщине. Потому что всю свою жизнь она тоже стремилась стать хозяйкой. И он продолжал свое:

- А надо бы тебя проткнуть вилами. Вот так и думаю: свидетелей нет, да если б и случились, никто не пошел бы за тебя свидетельствовать. Ну, милиция там, собаки... но и от этого можно уберечься. Да у тебя небось и дети? Так пойдут по миру, а там и сами станут красть...

Женщина затряслась вся в плаче, сложив руки, как на молитву:

- И вправду дети! Пожалейте... добрый человек, отпустите...

- Нельзя тебя отпускать! - изрек Степан-хозяин. - Чтоб другим повадно не было. А сделаю я с тобою вот как: поведу по селу с этими снопами, чтобы всякий тебя видел. Скручивай перевясло, связывай снопы, вешай на шею. И вот так пойдешь!

Женщина обессиленно опустилась на рядно.

- Никуда я не пойду.

Степан поднес вилы к ее груди.

- Говорю - пойдешь. Убью!

И так и сам решил - убью!

И она тоже увидела его готовность убить. Защищаясь, замахала поднятыми руками - я пойду, пойду... Зажав один конец под мышкой, в торопливом отчаянии скручивала перевясло...

Роста она была небольшого - снопы волочились по стерне. Спотыкалась, наступая на колосья.

- Чтоб тебе так свою беду нести!

- Иди!

Покачивался позади нее хозяин с вилами под мышкой. И хотя был вроде бы доволен: вот, сделал все, что и любой владелец учинил бы, но сжигала тоска, щемило сердце.

И так ему стало нудно от одиночества, что, словно не замечая женщины, не считая ее живым существом, будто бы сам с собой, начал разговор:

- Эй, как там тебя?

Женщина молчала. Только шелестела ее позорная ноша, да босые ноги шлепали по дороге, да слышалось ее дыхание - с присвистом.

Еще не старая, лет под тридцать, кудрявая, чернобровая, худенькая, с короткими круглыми руками. Девкой, наверно, была певучей и лукавой. И когда Степан шел рядом и поглядывал сбоку - видел затененные глаза, полные тоски безысходной, таинственной загадки.

- Чего молчишь? Дорога далекая.

Она остановилась. Дышала часто, словно всхлипывала, потом, запинаясь, выдавила из себя с надеждой, с плохо скрытой ненавистью:

- Ппусти... я согласна с тобой...

Степан опешил.

- Ну-у... - протянул растерянно. - У меня и своя есть... - Немного погодя покачал головой: - Иди! Иди, говорю! Ишь, хитра! Сказала бы насильничал!..

- И так скажу.

- Не скажешь - рядно у меня.

- Так я свои снопы носила. Коней нету.

- А скалка!..

- В глаза не видела! Чья она? Свидетели есть?

- Я т-тебе покажу свидетелей!

Долго шли молча.

- Скажу твоей Сопии - знался со мной, к тебе я ходила.

- Дурная! Так чего бы я тебя гнал сейчас?..

- Потому... потому... - женщина растерялась. Затем вроде бы сообразила: - Потому что другую заприметил. Ага! - злорадно, со злостью отчаяния засмеялась она. - А Сопия своего из рук не выпустит! Да как-нибудь сонного и выхолостит. Как бычка!

Степана передернуло от ее ненависти.

- Ну, ты! Змеюга!

- А ты - живоглот! Не зря с Сопией снюхался!

- Брешешь! Я - за большевиков, за коммуну воевал!

- Ты?! - Она остановилась, лицо ее исказилось от брезгливости. - За коммуну, говоришь?.. Ты, банда? Ну, убивай! Ничипора убили и меня убивай!

Кровь ударила Степану в лицо.

- Эй ты, кто твоего Ничипора убивал!..

- Такие, как ты, живоглоты, паны, ироды!

Степану дух перехватило. Бросил вилы наземь. Долго не сводил с нее удивленного взгляда.

- М-меня так?! Две раны... контузия...

- Ты себе одну конфузию имеешь - Сопию, а у меня три конфузии голодных! Да еще мать сухорукая!

- А огород? А поле?..

- А пахать - ногтями? По стерне сеять? Много уродит? Да и за боронки вам, живоглотам, плати!

- Да погоди, говори толком!.. А комбед? А каведе*?

_______________

* К В Д - касса вазимодопомоги (взаимопомощи).

- Твой комбед сам после рождества зубами щелкает... Ну, дадут пуд, ну два... Где возьмут больше?.. А твое каведе задаром не дает... Ты за меня, что ли, отдашь? Небось не ко мне в приймы пошел, а к Сопии. Потому как богатейка!..

- Да какая она богатейка!.. - с досадой произнес Степан. - Как и все...

- А поди ж, паляницы наминает до нового... Да салом тебя кормит, чтоб рядом с нею не спал, как чурбан! А мне вот приходится у вас, живоглотов, воровать! Воровать!.. О боже милосердный!.. Ты думаешь, легко это воровать? Да эти снопы на себе нести... Носить бы тебе мое горе до смерти!

- Погодите, погодите... Не тарахтите... Ну, тише, говорю!.. Кабы я знал!.. - Степан порывисто снял с ее плеч сторновки и в сердцах отбросил прочь. - Погодите, дайте сказать!.. Если б я знал, говорю!.. Слышьте, будьте добры, простите меня, дурного! Совсем ума решился, послушал жинку... Ну, побейте, если хотите, все стерплю!

- Пусть тебя гром побьет!.. Ой, да каждый из вас на твоем месте так же поступил бы... Потому как у богатого и сила, и правда... Ну, дожить бы мне, чтоб на вас, куркулей, еще одну революцию...

- Говорите, говорите что хотите! Все говорите! Все, что наболело. Но только я теперь вас без помощи не оставлю. Вот придет пора сеять - и вспашу и засею. Чтоб у меня язык отсох, если брешу!

Женщина печально покачала головой.

- Ой, сколько на свете добрых! Да только не хватит вас на всех вдов, да калек, да убогих! А говорили - революция вам все даст!..

- Ну что мне делать?

- Если б я знала!..

- Простите, прошу!

Женщина долго молчала.

- Бог простит... - вздохнула. - Да и вы, человек добрый, простите меня!

- Так пойдемте вместе. Я сам понесу ваше рядно с житом до села. Как-никак, а фунтов десять будет.

Женщина не ответила, только всхлипнула. Брела поодаль, маленькая и настороженная, как диковатая девчушка.

- Сопии скажете? - спросила исплаканным голосом.

- Нет.

- Так не говорите. А не то в пух разнесет. А я уж больше никогда, никогда не пойду. Пусть и погибну с детьми.

- И не ходите. Что-нибудь придумаем.

- И забудьте, что я вам тогда сказала. Чего только не скажешь с отчаяния.

Он не понял.

- А что?

- Мужчин я не принимаю.

- Да, да... А как вас звать?

- Да Василина ж. Одинец Василина. А моего убили. Он вместе с Ригором служил. А на детей что-нибудь будет, не скажете? А не то - хоть в петлю лезь...

- Да, верно, что-либо назначат. Нужно к Ригору...

- А я из-за горя своего даже не подумала.

- Я сам спрошу.

Когда подошли к селу, уже развиднелось. То ли от зеленоватого отсвета, то ли от усталости лицо Василины казалось серым, словно бы размытым. Степан поглядывал на нее сбоку, видел опущенные от переносицы к вискам темные брови, чуть вздернутый кончик носа, выпяченные губы. И еще на виске локон - большим кольцом. И серебряные сережки с затейливым черным узором были чуть ли не больше самих ушей. И тонкая высокая шея, от вида которой становилось почему-то щекотно. Не ребенок ли? Какая ж она мать троим детям? Только и отличали ее от девчушки-подростка широкие для ее фигурки бедра да чуть выпуклый живот.