Виктор Миняйло - Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)

Ехал казак за Дунай,

Сказал девушке - прощай!..

И, не в силах сдержать в груди эту песню, Яринка замурлыкала в открытое окно - ветру, широким долам.

И сколько будет жить она, уже поседевшая, сморщенная и почерневшая от солнца и тяжелой работы, будет носить в сердце эти минуты - тихую радость, светлую грусть, ожидание счастья...

От неудовлетворенности (а счастье, оказывается, не удовлетворяет человека) Яринка приумолкла, помрачнела и почему-то почувствовала голод.

У нее был завтрак, но все домашнее, обыкновенное, а вон в углу две женщины принялись за селедку, и Яринке так захотелось соленого, что покалывало в щеки. Мысленно она уже протянула руку за рыбьей головой, и, когда одна из женщин черным острым глазом подозрительно-понимающе глянула на нее, девушка передернулась - отгородилась от нее своим горделивым видом, чтобы та, чего доброго, не сказала: "А может, и тебе кусочек?" И, остро страдая от своей гордости, Яринка по-взрослому протянула руки к Кате, как к маленькой, - а поди-ка, мол, сюда. Катя заговорщически улыбнулась ей, оставила свою маму, которая оживленно разговаривала с Евфросинией Петровной, и пересела на свободное место к Яринке. Обняла ее за талию и, болтая ногами под лавкой, защебетала.

- А ты впервые в город?

- Н-ну! - ответила Яринка. - Который раз уже!.. Штыре раза!

- Ай-яй! - сказала маленькая Бубновская. - Ты совсем не умеешь говорить... Моя мама заставила б тебя десять раз написать: "че-ты-ре"!

- А мои мама ничего. Оттого, что и сами так говорят. И писать не буду, потому как я уже грамотная. Да и руками уже узнала, что у коровы штыре сиськи!

Катя даже зажмурилась от такой непристойности. Быстренько пересела к своей маме и, взяв ее за локоть, обиженно сказала:

- А Яринка глупости говорит... - И зашептала матери на ухо.

Нина Витольдовна заморгала и строго сказала дочке:

- Посиди возле меня!

И Яринка снова осталась в одиночестве. От острой обиды даже не глядела на учительниц и вероломную Катю, которая, чувствуя свою вину перед ней, сидела сейчас очень тихо и с виноватой враждебностью исподлобья посматривала на Яринку.

Поезд часто останавливался, подбирал женщин с корзинами, и те, протиснувшись в вагон, громко переговаривались, засовывали корзины под лавки, так же громко торговались с одышливым кондуктором и, ничего не выторговав, лезли за пазухи, доставали платочки, где были завязаны деньги.

На одной из остановок влез в вагон какой-то, по виду городской, лохматый человек в черном пиджаке, надетом прямо на голое тело, в штанах, свисавших полосами. Достал совершенно новенькие карты и начал приставать к мужикам - вытаскивай, мол, карту.

- А сколько раз тебя вытянуть? - спросил один замогильным голосом. Может, один раз, и хватит. - И поплевал в ладонь. А когда поднял глаза, то голодранца в разборных штанах и след простыл. В другом конце вагона он уже стоял возле женщин.

- Гражданочки милосердные, явите милость божескую, пробираюсь из плена германского, обокрали меня урки местные, не откажите в помощи братской...

Протянул руку к Яринке, сидевшей ближе всех.

- Барышня, - завораживал ее покрасневшими глазами, - пожалейте бедного пленного!..

Яринка испуганно сунула руку в кошелку, нащупала там пирог с яблоками, с опаской протянула лохматому.

- Не, не, барышня, берем токо звонкими! - замахал он рукой.

Яринка покраснела.

- А хвороба вас забери!

Чтобы отвязаться от нахала, Нина Витольдовна осторожно опустила ему в ладонь пятак. Босяк долго смотрел ей в глаза, дрыгнул ногой, отчего чуть ли не зазвенели его штаны.

- Мерци, мадаммм!..

И, не дождавшись подаяния от других, поволок ноги в тамбур.

А Яринке почему-то показалось, что он там подстерегает ее. И даже в городе, когда уже шли к постоялому двору Сарры, девушка то и дело оглядывалась, не крадется ли за нею лохматый - выхватит из рук кошелку, а потом попробуй - догони!..

Шлемина Сарра искренне обрадовалась, увидев давних знакомых. Всплеснула белыми руками:

- Ай, ай! Кого я вижу! Послал мне бог таких гостей, таких дорогих да хороших!.. И маленькая синеглазая барышня! Ах, какой красивый кинд!.. Я дам тебе конфетку. Конфетку дам... А отчего Сонечка не приехала? спросила она Яринку.

- Маме некогда. А я дядьке Степану поесть привезла.

- Ай, Степан! Уж такой молодой человек! Уж такой хороший и красивый... Ах, если бы Сонечка не поспешила!.. Так и не нужно было бы тебе лучшего жениха...

Яринка вспыхнула, даже глазам стало жарко.

- Какие вы... тетя Сарра... ну!..

- А чего ты, моя красавица, так говоришь? - не унималась хозяйка. Он же такой молодой и приятный, не то что мой ленивый мужлан Шлема! Ну, был бы этак лет на десять старше тебя!.. А если б и на двадцать, что велика беда? Ой, мужчины, они чем старше, тем более охочи!.. Ох, и хитруня Сонечка!..

В разговор поспешили вступить учительницы, видели - девушке не по себе.

- Сарра, - сказала Евфросиния Петровна, - мы, возможно, заночуем у вас.

- Так это же прекрасно. Будут вам такие перины! Такие мякенькие. И хотя бы один клопик!.. Будете - как это? - у бога за дверями, ах, нет - за пазухой!

Евфросиния Петровна проводила Яринку до больницы. Показала ворота.

- Там спросишь хирургию.

Опасливо оглядываясь, Яринка пошла по усыпанной дресвой дорожке. На клумбах еще рдели последние бархотки, трава была усыпана пожелтевшей листвой. Пахло прелью и осиновой корой. И еще к осенним запахам примешивался запах больницы - тошнотворно-сладковатый, как от увядших желтых лилий.

Попадались ей навстречу мужчины в длинных, как рясы, одеждах, да и ходили они медленно, как монахи.

Но Яринка почему-то не решалась их расспрашивать.

Наконец один рыжеусый человек во всем белом и в белой же скуфейке сам остановил Яринку:

- Чего ты, девушка, ищешь?

- Да... ищу вот... Тетку Хирургею...

- Кого, кого? - вытаращился встречный.

- Говорю же... тетку Хирургею...

Человек хлопнул себя по бедрам и так и присел от хохота.

- Ой, не могу! Ой, держите меня втроем!..

Яринка захлопала глазами.

- А на что тебе сдалась тетка Хирургия? - спросил усатый ослабевшим от смеха голосом.

- Да... спросить про дядьку Степана.

- Про какого еще дядьку?

- Ну, нашего... отчима моего...

Он едва уразумел, чего она хочет.

- Курило? Ну, идем, провожу. Это как раз моя палата. Я там фельдшер. Ну и потеха!..

Он проводил ее до большого кирпичного дома в глубине двора. Вошли в тесные сени. Фельдшер велел ей сесть на скамью. В двери, за которой он скрылся, было прорезано окошечко.

Оставшись одна, Яринка осмотрела помещение, потом поставила кошелку на скамью и осторожно заглянула в приоткрытое окошечко. За ним оказалась большая комната. Стоял топчан, накрытый желтой клеенкой, у окна стол с картонными коробками. За столом - белая женщина с носом, похожим на клюв, и очень черными бровями. На ней был длинный белый фартук, а на голове тоже белая ермолка. Когда женщина невзначай взглянула на окошечко, Яринка быстро отшатнулась.