Александр Радищев - Сочинения

Милостивой мой государь, граф Александр Романович. Письмо вашего сиятельства чрез здешнего вице-губернатора Ивана Осиповича я получил и с чувствительностию приемлю участие, которое оказывать изволите о моей болезни. Я в равном нахожусь положении, как и прежде; кашель мой хотя меньше, но не проходит. За холодною погодою здесь было тепла 21 градус, как то я вашему сиятельству имел честь доносить; сего же дня опять мерзнет. Но со всем тем погода здоровая, ибо частые ветры разгоняют влажность и туманы, которые здесь без того были бы часты. Реки здешние начинают наполняться водою, и разлитие их последует в половине сего месяца и продолжится почти до половины июня, чем дороги делаются здесь затруднительны, нередко и опасны. По стечении же вод нигде, сказывают, дороги таковы не бывают, как в Сибири, — ровны, гладки и безопасны. До прошедшего года неизвестно было, чтобы происшел по дороге разбой. В прошлом году разбита почта с деньгами. Говоря о деньгах, вашему сиятельству угодно было знать, довольно ли в Сибири медных денег. В Казани на пятирублевую ассигнацию трудно сыскать медных денег; напротив того, уже в Перми на сторублевую дают медь охотно. Несомненно, чтобы нашлись предприимчивые люди, которые могли бы из Перми зимою и летом по Каме возить деньги для промену; но строгое смотрение в Казани, дабы не брали ажио [69], много тому препятствует. Здесь не только нет в медных деньгах недостатка, но на мелкие ассигнации дают промен. Что меня, однако же, удивляет, что здесь много обыкновенных медных денег, следственно, и изобилие оных происходит не от того, что здесь особая монета, но от того, что часть денег, в Екатеринбурге вытаскиваемых, обращается в Сибирь. Но сколько мог приметить, то здесь денег больше старого тиснения, а в Перми нового.

Хотя я вашему сиятельству и писал, что камней здесь нет, однако видел дикой камень, которой ломают за 15 верст отсюда. Как мне без повреждения здоровья моего опасности туда съездить будет можно, то оную осмотрю.

Из полученного мною вашего сиятельства письма из Иркутска я усматриваю, что, не преставая ко мне ваши благодеяния, вы изволили для меня еще переслать 500 рублей. Чем могу я вам за то воздать? Вы мне сохранили остатки томной жизни, и вы еще стараетесь, чтоб она мне была не в тягость! Верьте, что если бы и отъяли от меня благодетельную вашу руку, то не меньше я о вас напоминать буду с благоговением. С таковыми чувствованиями семья моя и я есмь и будем в глубочайшем почтении, именуяся вашего сиятельства, милостивого государя моего, покорнейший слуга

Александр Радищев.

Тобольск

мая 2 дня 1791 года,

P. S. Какую же благодарность должен я принести вашему сиятельству за газеты; вы мне прислали разные, и хотя они зачастую говорят об одном и том же, но каждая делает это на свой лад и в одной частенько встречаются истории, которых нет в другой. Итак, я умоляю ваше сиятельство не отказать мне в этой милости и продолжать присылать все газеты, которые вы так благосклонно начали высылать мне, ибо я полагаю, что, прочитав газету, ваше сиятельство уже более не нуждаетесь в ней. «Меркурий» также доставил мне развлечение, а «Энциклопедический дневник» до октября 1790 г., который мне дали здесь для прочтения, привлекает меня своим разнообразием. Если большинство газет и обречено на недолговечность, они, по крайней мере, каждый раз дают хронологическую картину (если можно так выразиться) состояния литературы того или иного народа, да и не только литературы, но поистине также и картину, часто отмеченную общим духом народа и его поступательным движением или отставанием в развитии различных отраслей человеческого знания. И если сблизить и сравнить эти картины духа различных народов, сколь отрадно видеть, как соперники по умственной деятельности, как бы выходя на арену, устремляются вперед на этом ристалище, с удвоенными силами, оспаривая первенство, стараясь обогнать и превзойти друг друга; и как в иных случаях начинают беспощадно блуждать и теряются в туманных умствованиях, думая достичь цели. И именно в этом по степени дерзновения познаешь характер гения различных народов и различные преграды, которыми часто замедляют стремительный бег этого неукротимого скакуна.

Надо признаться, что чтение периодических изданий наводит некоторую скуку из-за большого количества сообщений о произведениях и событиях, Связанных с французскими делами. Один из этих листков, о котором упоминает гамбургский газетчик, замечателен по своему заглавию. Вот оно: «Папаша Дю Шен — чертовский патриот». Это до последней степени забавно, но действующие лица часто того заслуживают. Шутка «Лондонского курьера», заимствованная из английского памфлетного издания под названием «Тайме», или «Время», хотя по-британски тяжеловесна, но достаточно в их духе. Там сказано, что Национальное собрание собирается издать закон, по которому левая рука отныне будет называться правой, потому что сердце помещается с левой стороны, а нельзя не считать правым то, где расположена благородная часть человеческого тела. Тем не менее есть и хорошие сочинения. Более всего внимания французы уделяют политике и законодательству. Сочинение Де Бросса «О способе упрощения сбора податей и отчетности», насколько можно судить по выписке, предлагает ясный метод и уточняет предметы, на которые следует обратить внимание. «Политическое положение Франции» Пейссонеля — сочинение, которое я читал еще в Петербурге, — хорошо написано, притом мастером своего дела. Но, поскольку политическое положение государства меняется почти с каждым правлением, подобные труды обречены через несколько лет лишь на то, чтобы занять свое место на книжных полках.

«Библиотека общественного человека», хотя повременное издание, отличается по подбору печатаемых сочинений, и одно имя Кондорсэ уже говорит в его пользу. Признаюсь, что мне бы очень хотелось прочесть творения Кондорсэ, а также его комментарии к книге англичанина Смита.

В 1790 г. появились частные записки двух знаменитых людей — герцога Ришелье и герцога Шуазеля. Когда в истории встречаешь такого человека, каким был герцог Ришелье, то возникает вопрос, почему такой легкомысленный человек становится столь знаменитым? Причины этого не трудно понять, но можно задать вопрос — каким образом человек вроде герцога Ришелье мог совершить деяния, которые кажутся великими. В Афинах Ришелье был бы вторым Алкивиадом, во Франции — он был в Бастилии и был маршалом. Воспоминания некоего Фурьера де Совбефа могут быть интересны, потому что они касаются турок. Он находился в армии великого визиря в 1788 г.

Прочитав объявление о «Всемирной галерее великих людей», я подумал о собрании портретов, которые имеются у вашего сиятельства в Мурине. Мне кажется, вы когда-то также считали, что они могут быть гравированы. Ваш портрет был бы первым в этом собрании. Если бы мне поручено было сделать надпись, я написал бы: «Редкий начальник»… и позвольте мне хранить про себя все, что я не посмел бы написать здесь, чтобы не оскорбить скромность. Вот человек, кто с одного края земли протягивает руку помощи до другого края, поддерживая жизнь несчастного семейства. Верьте, что это не лесть!