Александр Найденов - Облом

- Ведь и правда, красиво?

- Да, очень,- смущенно ответил Артюк и улыбнулся застенчиво.

Художник был круглолицый, веселый, с ямочкою на подбородке, из-под берета его выставлялись седые кудри, он походил на ангела, на состарившегося ангела.

- Люблю,- весело говорил Крокодилов,- Люблю яркие краски: солнце, березы, листья как из латуни!..

- А вот, после дождичка тоже бывает красиво,- отвечал Артюк, польщенный вниманием профессионала,- Наберется в листьях на грядке вода и блестит там как зеркальца разбросанные.

Крокодилов посмотрел на него так, что тот осекся, сообразив, как неумно поминать какие-то грядки, когда он, художник с ним беседует о своем творчестве. Иван Афанасьевич неловко извинился и пошел по аллее дальше...

Следующий раз они увидались с Крокодиловым в Комитете.

- А, помню вас, помню!- весело заговорил Крокодилов, подходя к столу писаря,- В сквере-то вы ведь были тогда, ведь точно?

-Я,- скромно ответил Артюк.- Написали вы ту картину?

- Картину-то? написал, написал! Я много, брат, каких картин написал! Вот я скоро сделаю свою выставку в клубе, можете зайти потом, посмотреть.

Ивану Афанасьевичу интересно было спросить у него, действительно ли он член Союза художников, но об этом спрашивать напрямик было бы неудобно, можно было невзначай огорчить его этим вопросом, если окажется, что он еще не принят в Союз.

- У вас и диплом есть, наверное?- обиняком попытался дознаться Артюк.

- У меня, братишка, только один, железнодорожный диплом,- отвечал Крокодилов.

- А как же картины-то? выставку-то вы как же?

- А что картины? У меня их, знаешь, уже наделано - девать некуда. Повисят себе в клубе - люди на них посмотрят. Да я за год опять столько же намараю.

- Так, а если вдруг кому-нибудь они не понравятся?- с острасткой спросил Артюк.

- Пускай себе не нравятся: мне-то что? наплевать. Я, брат, мнением одного только человека дорожу - бабы моей, а она от всех моих картин без ума, она же меня и приохотила к рисованию.

Крокодилов был, очевидно, в хорошем расположении духа и его тянуло поговорить. Хотя в кабинете находился еще казначей, Крокодилов без спроса переставил стул от председателева стола к столу Артюка, уселся на этот стул и начал беседовать лишь с одним Иваном Афанасьевичем. Говорил все время сам Крокодилов, а комитетский писарь смущенно хмыкал и улыбался. Разговор как-то сразу перешел на женщин. Повернув вполоборота к Артюку свое красивое лицо, похожее на лик состарившегося ангела, уткнув на Ивана Афанасьевича свои наглые голубые глаза, Крокодилов похвалялся, сколько на войне у него было любовниц. По словам Крокодилова, выходило, что на фронте он служил в полковой разведке, лично брал языков за линией фронта и был отчаяннейший гуляка. Однажды из-за "молодой девки" с ним произошла неприятность. Девка эта была его подружка, местная жительница. Крокодилов зашел к ней в избу, когда у нее уже был в гостях офицер. Тот потребовал от Крокодилова, чтобы он убирался, и стал вытаскивать из кобуры пистолет, но разведчик Крокодилов, очень разозлившись на офицера, передернул у себя со спины немецкий трофейный автомат "шмассер" и дал от пояса короткую рассыпную очередь по офицеру и по хате. Ему повезло, что офицер был только легко ранен. Крокодилова судили и отправили в "штрафной" батальон в армию Рокоссовского, где он, что называется, искупил свою вину своей кровью. Тут в рассказе Крокодилова получился пробел, потому что дальше он принялся рассказывать, как после освобождения Риги от немцев, они прочесывали город и зашли всем отделением в публичный дом. Хозяйка публичного дома, улыбаясь фальшиво, велела подать им шнапсу и на ломанном русском языке объявила, что в подарок, она допускает победителей бесплатно до своих женщин, но попросила прежде всех солдат сдать кровь на проверку, нет ли у них болезней...

- А ты как часто трахаешься теперь?- неожиданно прервав свой рассказ про публичный дом, спросил у Артюка Крокодилов и сокрушенно добавил.- А я, брат, могу только два раза в месяц...- он развел печально руками.

Иван Афанасьевич, который и так уже был сильно смущен,- покраснел, вскочил на ноги, воскликнул в запальчивости:

- Послушайте, как вам это не стыдно, а?! Не стыдно как это вам?!- и выбежал из комитета, сопровождаемый хохотом Крокодилова.

Какой это был ужасный человек,- шествуя теперь по дороге, думал о Крокодилове Иван Афанасьевич.- Офицера - из автомата! ой-ой-ой! И наверняка ведь не врал: разведчик, одних орденов Славы две штуки имел. Невежа-невежей, а туда же: наплевать, мол, что люди про него скажут. Вот и доплевался: до старости - ни кола ни двора своего, в приживалах был. Елена не всплакнет даже после его кончины, ходит в блестящем платье. Какая ужасная смерть!.. И вот ищи теперь ему гроб!

Мысль Ивана Афанасьевича насчет того, где получить гроб была очень проста. Старик подрабатывал сторожем на коммерческой лесопилке и рассчитывал выпросить там несколько досок для гроба. Отправившись от Елены Васильевны сразу на лесопилку, Артюк вошел в контору и остановился возле двери. В прорабском вагончике, который служил конторой, было накурено, за обшарпанным столом сидел в кресле толстый огромный мужчина лет тридцати, читал газету, и постукивал дымящимся концом сигареты о середину стеклянной пепельницы на столе. Это был владелец лесопилки, известный в городе предприниматель Виктор Игоревич Титов.

- Здравствуйте, Виктор Игоревич,- деликатно кашлянув, произнес от порога Артюк. Титов отстранил газету от глаз, посмотрел на вошедшего и изобразив улыбку на своем широком сальном лице, отвечал:

- А! здравствуй, здравствуй, Иван Афанасьевич! Что ты пришел?

Иван Афанасьевич рассказал ему свою просьбу. К его удивлению, Титов все так же улыбаясь, покачал головою и произнес:

- Нету. Нету досок, Иван Афанасьевич. Тебе надо было утром придти, а теперь все загрузили в КАМАЗы, уже товарно-транспортную накладную я выписал. Так что уж извини. Теперь только в понедельник будут вести распиловку.

Опешивший Иван Афанасьевич, начал робко поминать свою добросовестную работу на его лесопилке, попытавшись уговорить хозяина, но тот лишь еще раз покачал своей большой головою, потом затянулся сигаретным дымом, прищурившись стал рассматривать Артюка, все улыбался жирными своим губами и молчал.

- Тебе - сегодня дежурить?- наконец спросил он.

- Сегодня,- тихо ответил расстроенный Иван Афанасьевич.

- Я давно хотел с тобою поговорить,- негромко сказал Титов,- Приди сегодня на дежурство раньше на час - мне сейчас надо еще подумать, а потом мы с тобой потолкуем.- он начал смотреть мимо Артюка на пустую стену, вероятно думая что-то.

Иван Афанасьевич нашарил за своей спиною дверную ручку, не оборачиваясь открыл дверь и выскользнул из вагончика. От всех волнений этого дня, настроение у Ивана Афанасьевича было очень испорчено. Воротившись домой, он так протяжно вздыхал, так отрешенно глядел на радиоприемник, привешенный в кухне над столом на гвоздик в стене, и, всунув ложку с едою в едва приоткрывающийся рот, так подолгу забывал вытащить ложку обратно, что Евдокия перепугавшись за здоровье мужа, ничего у него не стала выспрашивать, а тоже вздохнула и, отогнув полу пиджака у него начала пришивать, болтавшуюся на вытянутых нитках пуговицу.