Валерия Нарбикова - Рановесие света дневных и ночных звезд

- Пошли обратно.

- А сколько сейчас? - спросил Отматфеян.

- Пора уже.

Птицы совсем не пели. И почти не летали. Точки в небе, конечно, можно было принять за птиц, но птиц нельзя было принять за точки. А ветер был. Он раскачивал деревья, воздух и воду. Он был силой, остальное было цветом. Серое на сером, черное на черном, белое на белом. Кое-какие лужи были под стеклом; в бесподобном порядке там лежали: крестик, лист, бумажка, палка; лист, бумажка, крестик, палка. Хотя две-три витрины все-таки были разрушены, и вот там-то капустный лист с презервативом. Ни в кустах, ни на берегу совсем не было признаков неба, которое было тенью моря, кроме тени, которая была морем неба, так теней не было. Чящяжышын и Отматфеян не отбрасывали тени, и тени не отбрасывали Чящяжышына и Отматфеяна. Ни деревья, ни кусты тоже не. Хотя было светло. Но свет - это не признак света, а тень - это признак света. И было холодно. А холод - это признак того, что пора.

- Ехать пора, - сказал Чящяжышын.

- А сколько сейчас?

- А столько, что будем не на банкетке спать, как ты говоришь, а на улице, я думаю.

- Светло еще.

- Тебе светло, а мне холодно.

- Сейчас поедем.

Ветер, он же сила, шевелил кусты, и это был свой звук; ветер шевелил воду, и это был свой звук. Ветер шевелил воздух, и это был свой звук. Общий ветер состоял из всех этих слагаемых, к которым прибавлялся еще искусственный ветер, он же механическая сила или механический ветер, гораздо меньший по силе, в основном в двигателях электричек, реже - самолетов и машин.

Море осталось в кустах. Дальше было неинтересно.

- Мандарин хочешь?

- Давай, - Отматфеян взял и положил в карман.

- Почему не ешь?

- Какой-то он несъедобный, зеленый.

- Зачем тогда взял?

- Потом съем.

Море переходило в: свеженасаженный лесок, заасфальтированную трясину. Чящяжышын и Отматфеян стояли на кочке и ждали электричку. На каком-то пролете ее засосало. Долго не было. Другие курили, инвалид тыкал вокруг себя тростью, проверяя, не засосет ли рядом. Подошла - не засосало- Люди попрыгали с кочки в вагон. В тамбуре было грязно, лягушки тоже ехали. Выпрыгивали. Выпрыгивали на своих кочках, каждый под свой листик, под свой кустик - домой. Сосало под ложечкой. А чтобы совсем не засосало, оставалось пойти в столовую. На конечной кочке все вышли. В первой попавшейся столовой, как в стойле, ели стоя. Щи или солянку? картошку или макароны? Чящяжышын явно брезговал (стоит по горло в трясине и брезгует есть жирной ложкой). Брезговал, но ел. Отматфеян не брезговал, но ел как-то плохо. Сначала солянка была слишком горячей, и он поэтому не ел, пропустил момент, она остыла, и он поэтому не ел. Чящяжышын следом за солянкой навернул и картошку с котлетой.

- Солянку тоже в карман положишь? - спросил он Отматфеяна.

- Сейчас съем.

Отматфеян заел мандарином то, что съел, и, с трудом перескакивая с кочки на кочку, они добрались до Дома культуры.

Улица была искусно приподнята над уровнем моря. Расфасованная клюква росла в целлофановых пакетах, на веревках росли сушеные грибы, березки, полянки с табачными киосками - все это было. Под каждый кустик, под елку были проведены водопровод, канализация, телефон, свет. Все в полном порядке - жить можно.

В Доме культуры были кружки, в кружках были дети. Когда дети пойдут домой спать, Чящяжышын и Отматфеян будут в кружке спать. Они нашли театральный кружок; там не было детей, была баба Яга, она же, если надо, уборщица, она же, если надо, сторож. Чящяжышыну было больше всех надо. "А лучше, чем на банкетке в вестибюле". Кресло под голову. Если стулья сдвинуть, то будет кровать, если в два ряда сдвинуть, двухспальная кровать, а если стулья со столом сдвинуть, двухэтажная кровать, а если столы сдвинуть... "А раскладушки нет?" На раскладушке она сама. Яга отдала им ключ, убралась кое-как и убралась. Все остальное они должны были сами. Отматфеян нашел под кустом электрический чайник, воткнул его и сел ждать.

На болоте темнело. На освещенных кочках стояли люди и ждали автобус. Одноместные, двухместные, трехместные кусты, трехэтажные деревья, десятиэтажные деревья с лифтом - везде люди. Смотрят телевизор, готовят обед.

- Ну ты и дозвонился! Укрываться чем будем?

- Что? - переспросил Отматфеян.

- Надо было у старухи чего-нибудь попросить.

- Как ты думаешь, почему здесь так плотно?

- Что плотно? - не понял Чящяжышын.

- На одну кочку по двести человек.

- А, так место хорошее, все хотят.

- Чего хорошего? Климат отвратительный, море холодное, ветер, лягушки. Вот ты будешь на столе спать. А если бы мы куда-нибудь еще поехали, нам бы дали двухместный номер, ты бы на кровати спал.

- Чего там делать, где-нибудь еще? - обиделся Чящяжышын.

- Правильно, самые естественные для жизни места бросить и не жить там, а жить в самых неестественных, на болоте, например. Откуда чего убудет, там это же и прибудет. Сколько на место потрачено энергии, столько оно энергии и будет излучать. То есть оно становится не просто дырой, а энергетической дырой.

- Да, мы с тобой сюда заправиться приехали.

Чящяжышын со знанием дела принялся устраивать себе постель: "Если ты себе второе кресло не возьмешь, то я себе его под ноги. А стулья тебе не нужны? Ты на одном сидишь". Он подбирал ветки, листья, все, что посуше, помягче.

- А сам на чем будешь, на голом столе спать?

- Что ты хочешь? - спросил Отматфеян.

- На чем ты спать будешь?

- Устраивайся, как тебе нравится, - ответил Отматфеян.

Чящяжышын полез в шкаф. Фартуки и юбки, мундир - на пуговицах плохо спать. От кота в сапогах - сапоги ("Тебе дать сапог под голову?"), снегурочкина шубка. Костюмы были хорошие и плохие: то есть мягкие и теплые; жесткие и холодные.

- Там еще такое барахло есть? - спросил Отматфеян.

- Марля, - ответил Чящяясышын.

Всходила луна. Поблескивал гранит и мрамор, и асфальт - да, а побелка нет.

- Чего там? - спросил Чящяясышын из "постели".

- Просто смотрю.

- И чего видишь?

Заасфальтированные каналы блестели, как на самом деле каналы. По ним катили на тачках, у кого были, а у кого не было - на автобусах. Шел дождь. Он был длиной по пять, по десять метров в каждой струе, а под фонарями меньше.

- Там луна, - сказал Отматфеян.

- Сокровище.

- А между прочим, она - сокровище.

- Что, луна? - сказал Чящяжьгшын.

- Давай, расширяй свою кровать и спать ляжем.

Они укрылись с головой чем надо, чтобы сокровище не било в глаза.

- Все равно отношения возможны только половые. Из двух всегда кто-то мужчина, а кто-то женщина.

- Я, конечно, женщина, - пошутил Чящяжьппын.

- Кроме шуток.

- Ну а если мужчина и женщина?

- Женщина не обязательно в своем качестве, она вполне может быть в качестве мужчины, а мужчина в качестве женщины. Руку убери!