Николай Наседкин - Казнить нельзя помиловать

- Вы что, сдурели?! - заорал он через решетку в салон уазика. - Я старший лейтенант милиции Карамазов! Из областного управления!..

- Щас приедем в вытрезвитель - там разберемся...

До Карамазова наконец-то начало доходить. Он еще было раскрыл рот, но потом сник и впал в апатию.

В вытрезвителе комедия разыгралась как по нотам. Дежурный капитан, мельком взглянув на удостоверение Родиона Федоровича, вскипел, забурлил и выплеснул весь кипяток гнева на двух дюжих сержантов:

- Да я вас!.. Да вы!.. Да мать вашу!.. Надо сначала документы проверять, а потом руки заламывать!..

Затем, выгнав волкодавов вон, капитан обратился за сочувствием к Карамазову:

- Ну вот чего я теперь должен делать, а? На ночевку в вытрезвитель я, само собой, вас не могу определить... Но и так просто отпустить - очень уж от вас водочкой разит, потом капнут на меня... Знаете что, мы вас сейчас до дому подбросим, только уж придется вас вот в этот журнальчик записать и завтра вашему начальству доложить... Служба, сама понимаете!

Родион Федорович с каменным лицом выслушивал всю эту галиматью, и даже насмешливая, как ему казалось, улыбка капитана его не задевала...

* * *

Карамазов собирал в дипломат и полиэтиленовый пакет свои вещи - книги, блокноты, фотографии, тренировочный костюм... Зазвонил телефон, и Родион Федорович услышал родной голос:

- Родион, тебя, что, от следствия отстранили?

- Отстранили. А я от милиции отстраняюсь - уже рапорт подал...

Через минуту запыхавшаяся Марина влетела в его кабинет. Она, видимо, собиралась отговаривать Родиона Федоровича, убеждать, но когда он вкратце изложил суть дела (о заявлении Савельева, претерпевшего "истязания" следователя, Марина вообще еще не слыхала), она сникла, растерялась.

- Что же теперь ты будешь делать?

- Пойду напьюсь... - очень серьезно ответил Карамазов.

- Дурак! - всплеснула руками Марина и заплакала. - Какой же ты дурак!

Но в голосе ее звучала совсем даже не злость. Карамазов встал, подошел к ней, взял за плечи и поднял со стула.

- Ну, соскучилась?

- Со... соскучилась... - всхлипнула совсем по-детски младший лейтенант Карамазова.

- Ну, ладно, - пересиливая себя, чтобы не поцеловать любимую жену в этих мерзких стенах, вздохнул Родион Федорович. - Иди к своим малолетним уголовникам, а я - домой. Всё будет хорошо. Вот увидишь...

- Только не пей, Роденька! - умоляюще глянула в самую душу ему Марина.

- Ну что ты! - подчеркнуто обидчиво надулся Карамазов и сразу же улыбнулся. - Но бутылочку шампанского для такого случая сам Бог велел взять.

- Шампанское можно, - милостиво разрешила жена, промокаясь платочком.

* * *

Дома Родион Федорович целый час слонялся по всей квартире, осматривал все углы, и закоулки, словно здороваясь с каждой вещью. Всё было до того родным, каждая книжка или тарелка такой дорогой, что тянуло поплакать. И вся квартира была полна присутствием Марины...

Родион Федорович принялся разбирать свой кейс и вдруг наткнулся на фотографию Юлии Куприковой. Ее чистые доверчивые глаза с упреком и болью смотрели на него, и не будет ему покоя на этой земле, пока ходит по ней убийца девушки - ходит с сытой глумливой улыбочкой на жирных губах.

"Надо для начала всё-всё разложить по полочкам", - подумал Карамазов. Он достал стопку чистой бумаги, сел к столу, напряженно думал несколько минут, морща лоб и грызя пластмассовую ручку, потом быстрым четким почерком начал писать:

"Валентин Васильевич Фирсов не знал, что сегодня, 23 июля 1988 года, умрет..."

Вместо послесловия

Примерно с месяц назад мне позвонил Родион Федорович Карамазов.

Позвонил на работу, в редакцию "Местной правды" - я теперь живу в Будённовске, занял в городской газете, можно сказать, место Виктора Крючкова.

Так вот, позвонил Карамазов. За прошедшие два года мы с ним сталкивались раза три на улице в Баранове, здоровались, перекидывались парой фраз и - разбегались. Я знал, что он ушел из милиции, перебивается случайными заработками.

- Александр, - услышал я в трубке, - как бы нам встретиться по очень важному для меня делу?

В "Местной правде" у меня отдельного кабинета не имеется (эх, каким же, оказывается, шикарным апартаментом владел я в "Комсомольском вымпеле!"), договорились пообщаться в парке.

Карамазов похудел, осунулся, взгляд - тревожно-измотанный. Такой взгляд сейчас у многих людей, тех, кто понимает, что происходит вокруг... Одет Родион Федорович, я бы сказал, весьма скромно: ковбойка, поношенные джинсы, сандалеты. В руке - знакомый дипломат. В дипломате и находилось то самое "очень важное дело" - машинописная рукопись под интригующим названием "Казнить нельзя помиловать".

- Этот, как его? Александр, - голос бывшего следователя чуть дрожал, вот такая штуковина: написал я нечто вроде повести. Ты бы посмотрел, а?

Родион Федорович рассказал мне подробно о бесславной кончине своей следовательской карьеры, о том, как решил добиться справедливости во что бы то ни стало, как вознамерился поначалу изложить на бумаге последовательно, в протокольном духе все события, связанные со смертью Фирсова, Куприковой и Крючкова, как обращался в Москву, ездил туда сам, слонялся по большим прохладным кабинетам со своей докукой. Толку он добился с гулькин нос и даже менее, зато заработал в Баранове славу чокнутого, озлобленного и мстительного скандалиста.

А отдушину, отдохновение душевное от всей этой мерзости окружающей жизни Родион Федорович нашел в... творчестве. Из протокола, из служебной записки рукопись начала вдруг разбухать, оживать, превращаться в нечто неожиданное для самого Родиона Федоровича, - в повесть. Сначала Карамазов не поверил, даже испугался: он ведь даже заметульки в стенгазеты никогда не писал!

В конце концов Родион Федорович страх переборол, собрал всю свою бывшую милицейскую волю в кулак и засел за письменный стол всерьез. На писательский подвиг его вдохновили и мысли практического порядка: дескать, художественно-документальная повесть, буде она прочитана в кабинетах, сильнее подействует на тех людей, от которых зависит справедливость, скорее поможет наведению порядка в глухих барановских палестинах. И второе: повесть можно напечатать и тем самым несколько поправить свои материальные дела без твердой зарплаты жить в наши дни тошнёхонько.

Одним словом - помните? - "наивным иногда бывал Родион Федорович Карамазов..."

- Это что же творится в литературе, а? - вопрошал меня бывший следователь и нынешний начинающий литератор. - Предложил я повесть в одну редакцию, другую, третью... По сути, по существу дела не говорят, глумятся и только!

Из одной редакции Родиону Федоровичу ответила дама: "Я не верю, да и никто из читателей не поверит, что Юлия Куприкова могла полюбить такого подлеца, как Фирсов!.." В другой рецензии ошарашенный Карамазов прочитал: "Автор, видимо, плохо представляет себе работу следователей. Надо посоветовать ему писать о том, что он хорошо знает..." Еще один мэтр от литературы укорял Родиона Федоровича: "Ну зачем же так смеяться над всем и вся? Ваши "милицейские" анекдоты позорят славную советскую милицию! А как вы изображаете советских писателей, журналистов? Ведь это оскорбительно! Такое идейно незрелое и пасквильное произведение не может быть опубликовано в советском журнале..."