Николай Наседкин - Муттер

Уже рот мой полон слюны, я измучился, перечисляя названия, а ведь ни слова ещё, ни полсловечка не обмолвил я о наливках, пуншах, ликёрах, настойках и коктейлях, не заикнулся ещё и о настоящих, подлинных водках вроде "Смирновской", "Посольской", "Лимонной" или "Золотое кольцо". Да и речь я всё ещё веду практически об отечественном, доморощенном алкоголе, а страшно представить себе, какие вкусные веселящие напитки, какую живую воду (аква вите) употребляют белые люди где-нибудь в Африке...

Да лучше и не представлять!

Итак, Анна Николаевна к нашему ширпотребному алкоголю была равнодушна, но в праздники ей так хотелось хоть чем-нибудь выделить застолье, скрасить скуку и однообразие неуклонно убывающей жизни. И тогда на стол являлось зелёно вино. Но, как известно всем и всякому, в одиночку пьют лишь алкаши, поэтому иной раз приглашалась в гости товарка по школе, какая-нибудь такая же одинокая учителка. Потом как-то так стало получаться, что не раз и не два мы отмечали с матерью праздники вдвоём - когда я учился уже в старших классах. Я-то по-настоящему веселился уже потом, вечером, где-нибудь в своей шумной молодой компании, но днём мы присаживались за обеденный стол вдвоём с Анной Николаевной и торжественно-ритуально чокались стакашками: мать и сын, учительница и ученик - педагогический нонсенс.

Что ж, плюйте в меня, кидайте каменья, но Анну Николаевну осуждать не надо... Нет, не надо. Даже за то, что впоследствии, уже после школы, я таки, как и многие из нас в юности, попил вдоволь, поиздевался над своей печенью и своей репутацией. Особой вины за это на муттер моей нет. Даже наоборот. Вот ведь многие из моих сверстников-земляков, которых родители драли хуже сидоровых коз за один вермутный запах, которым запрещали за семейным праздничным столом пить что-либо покрепче газировки, многие из этих моих сверстников к сегодняшнему дню благополучно спились, а иные и сгорели, погибли уже от пьянки и по пьянке...

Любы, сестры, почему-то на наших домашних праздниках я не помню. Да ей и скучны были бы наши беседы - а сладость застолья именно в беседах, в общении и состоит, весь градус в этом. Питухи мы с муттер были ещё те. Я тогда, слава Богу, водку терпеть и на нюх не мог, Анна Николаевна - тоже. Но и помойный "Солнцедар" или "Рубин" особого аппетита не вызывал. Однажды, узнав где-то рецепт, Анна Николаевна обещала, что на сей раз мы с ней вкусим "божественного напитка". И вот за новогодним или седьмоноябрьским обедом она вынула из-за шкафа припасённую чекушку "Столичной", выцедила её в литровую банку, затем туда же вбухала бутылку лимонада. Помешав смесь ложкой, муттер церемониально наполнила "нектаром" стаканчики. Мы звякнули ими, произнесли соответствующие дате тосты, опрокинули стопки, глотнули, выпучили друг на дружку глаза и наперегонки бросились к порогу, где стояло помойное ведро. Тёплая водка, соединившись с тёплым же и загустевшим от старости лимонадом местного производства, превратилась в убойное желудко-очистительное средство. "Коктейль" получился преотвратнейший...

Всё мечтала Анна Николаевна осуществить как-нибудь ещё один рецепт: надо, мол, в спелый арбуз с помощью шприца навпрыскивать бутылку водки, положить сей нашпигованный хмелем плод в тёплое место, и, видите ли, через пару недель внутри полосатой ёмкости заплещется литра два самодельного арбузного коньяка. Но то ли в арбузные сезоны праздники не выпадали по советским календарям, то ли шприца в хозяйстве не имелось, то ли по другой какой причине, только тот водочно-арбузный эксперимент над нашими желудками так и не состоялся.

В конце концов мы убедились - лучше и праздничнее напитка, чем шампанское, ещё не придумано. Правда, дороговато - бутыль стоила больше трёх рублей (полтора кило колбасы купить можно!), да и доставать его в селе всегда задача не из простых, но два-три раза в год можно и раскошелиться, можно и расстараться - однова ведь живём.

И вот - предновогодний день. И вот - готовы княжеские редкие закуски: винегрет, полукопчёная колбаска, настоящий сыр (не какой-нибудь занюханный плавленый сырок!), консервы приличные, в масле, и коронное блюдо стола пельмени. И вот - вытащена из старого валенка из-под кровати тяжёлая бутыль с серебряным горлышком. Холодильников у нас не водилось, в сенки на мороз капризное вино мы почему-то не догадывались выставлять, и потому шампанское открывалось у нас со страхами, муками, приключениями - обязательно пробка трахнет, стрельнет, вино непременно зашипит, выскочит пенистой змеёй на клеёнку между чашками-мисками. Ну да - ладно! Нам его много и не надо.

И вот праздничный нектар, попав в гранёные плебейские стаканы (готовилось-то к хрусталю!), ошарашенный, успокаивается, затихает, лишь бесшумные лёгкие завихрения ещё кружатся в его жидкой искрящейся толще. И вот мы смотрим с матерью друг на дружку через стол, мы чокаемся стаканами, лепечем-бормочем что-то про здоровье, веселье и долгие годы жизни, мы оба натопорщены, мы взволнованы и забываем в этот миг всё наши ссоры, дурацкие скандалы, взаимные обиды.

И вот хмельное вино уже выпито, и его пузырьки-игруны смешно щекочут в животе. Прожёваны-проглочены первые, самые сладкие, порции закуски. И вот начинается разговор, беседа, диалог, толковщина, общение, соприкосновение душ матери и сына. Мы говорим и говорим - задыхаясь, торопясь, с жаром. Нам ведь есть о чём поговорить, просто в толкотне будней мы не успеваем закоротить наши души, всё больше молчим или перепопрёкиваемся. А тут я выплёскиваю матери такие наивности, такие изливы своих пацаньих мыслей и забот, а она мне, в свой черёд, исповедуется в таких своих тайных мечтаниях, столько успеваем мы с нею обсудить литературных, жизненных и семейных проблем, что, воистину, час этот праздничный стоил целого года нашей обычной равнодушной жизни под одним потолком. И особенно горячи, дороги посиделки эти застольные были для Анны Николаевны: я в те суматошные отроческие мои дни не успевал прочувствовать весь вкус их... Нет, конечно, не успевал.

А муттер, уже потом, когда я, проглотив напоследок ещё один пельмень, выскакивал из-за разорённого стола и, бросив: "Ну, я на праздник!", - мчался прочь, в компашку, она, оставшись в пустой квартире, полоща тарелки в тазике, скорей всего, улыбалась и проговаривалась то и дело вслух, продолжая наш прервавшийся разговор. На столе поблёскивала надорванной серебристой короной праздничная бутыль с остатками солнечного вина, которое так чудодейственно, словно масло шестерни, смазывает голосовые связки человека, размягчает застывшие оболочки родственных душ.

Да благословит Господь вино!

18

Окрыляющую силу вина я узнал в родном доме и очень рано.

Было мне лет шесть, мы только что перекочевали в Новое Село. И вот по какому-то случаю, зимой, Анна Николаевна налила мне за столом глоток сладко-сиропного кагора или пунша. Потом, чуть погодя, мы, малышня, барахтались на речной заснеженной горке, игрались. Мне стало почему-то тесно, медлительно, скучно, я хотел парения, брызг, огня. Меня что-то приподымало над землёй, влекло ввысь.