Виктор Нель - Звезда и шар

"Если это Щигры, интересно, что что же такое уезд", - думал Саша, глядя на арьегардный мешок, мелькающий сквозь оси, "и какой длины в этих краях составы?"

Первый живой щигринец попался ему у самых монастырских стен. Оторвав в тридцать восьмой раз мешок от планеты Земля и обернувшись, он увидел, что к авангардному мешку притирается спиной гражданин в меховой обуви фантастического размера, какую раньше Саша видал только в кино про полярников.

-- Селитра, что-ли? -- спросил полярник монотонно.

-- Нет, гранулы, -- сказал Саша.

-- Селитру возят -- отозвался полярник вяло и ушел, разметая мехом по дороге что-то очень знакомое. Он явно был в курсе дела.

"Да тут же везде продукт" - подумал Саша - вдоль стены в обе стороны переливался на солнце всеми цветами радуги полимерный гранулят.

-- Вы из Ленинграда, товарищ, -- раздался вдруг голос прямо из стены, -- заходите.

Звягнуло массивно металлом, и дверь, возле которой стояла бочка с линялой наклейкой "капуста свежезаквашенная, сорт II", скрипя подалась в сумерк, откуда пахнуло вдруг теплом и кровом.

24.

-- Пионеры просили один кирпич пропустить, -- сказал начальник пионерлагеря "Дубок" Атасенко, -- примерно на такой высоте: -- он чиркнул ребром ладони под правым коленом.

-- Зачем? -- спросил ведущий конструктор проектного отдела Вячеслав Прокофьевич Гусев.

Вдвоем с Митей они выполняли функции подсобников на строительстве первого в лагере цельнокирпичного туалета. Полусгнившие останки его деревянного предшественника валялись невдалеке. Сама яма, впрочем, была бетонной, поэтому было решено начать возведение прямо на ней.

Как неквалифицированная рабочая сила, Митя с Вячеславом Прокофьевичем подтаскивали кирпичи и цемент, кладку же осуществлял слесарь Борька. Как раз сейчас он выкладывал четвертый ряд перегородки.

-- В общеобразовательных целях. -- хохотнул Атасенко в ответ.

Из главного корпуса, с пригорка, доносилась музыка, звон стекла и женский смех.

-- Верхушка гуляет, -- разъяснил Атасенко. -- я их расписание уже по минутам разучил. Сейчас у них водка кончится, кого-нибудь в лабаз пошлют. Непонятно только на чем, машину в город угнали, за генерал-майором, военпредом новым. В районе двенадцати отрубятся, а с утра - на лед, рыбачить. А уж как вернутся, тут дело святое - в баньку, попариться, с морозу хорошооо... А может и не пойдут, -- добавил он уходя, -- на заливе волнение, лед может вскрыться.

-- Одного не пойму я, -- сказал Митя, -- почему они эту стройку в такой мороз затеяли, руки отваливаются, раствор вон прямо в мешалке схватывается.

-- Ты Митюк, знатоooк, одного только этого и не поймешь? -- ехидно произнес Борька, балансируя на доске, перекинутой над ямой, -- все остальное ты уже понял, значит? И какой тут весной запах будет, ты тоже понял, и в диссертацию записал, значит?

Митя глянул вниз на схваченное морозом месиво и замолк.

25.

В проходе было темно и пахло щами. Саша звонко ударился головой, потом свернул пухлую вешалку, неслышно

провалившуюся в никуда.

-- Простите, я вам тут набезобразил.

-- Ничего, ничего, сюда, пожалуйста, в часовню.

Они неожиданно вышли на свет. Часовня напоминала мастерскую Леонардо Да Винчи. Высокий, легкий свод с кое-где сохранившимися витражами лил мягкий ровный свет на кульмана, стоящие веером вокруг то ли стола,

то ли верстака, заваленного чертежами и синьками. Там и сям вдоль стен стояли или лежали стопками толстые,

массивные парафиновые плиты.

Возле стола потрескивала самая настоящая печка-буржуйка, как будто сошедшая с военного киноэкрана. Труба от нее тянулась к полукруглому окну, забранному вместо стекла такой же парафиновой плитой, и уходила наружу через аккуратное, прорезанное точно по диаметру трубы, отверстие.

"Странно, что парафин не плавится от трубы", - подумал Саша - "Мороз наверное".

На буржуйке закипал большой медный чайник. Идиллию нарушал только странный подземный гул, идущий казалось отовсюду, от стен, от пола и даже от сводчатого купола. Периодически к гулу примешивался короткий, резкий

чавкающий звук, как будто рядом за стеной тираннозавр рекс заглатывал добычу.

-- Ну, давайте знакомиться, -- Саша первый раз увидел наконец человека, голос которого встретил его на пороге.

-- Меня зовут Матвей Игнатьевич Коробьев, я начальник нашего ОКБ, а заодно и конструктор, и полимерщик, и даже слесарь-инструментальщик слегка.

-- Туполев наш, -- послышался из-за кульмана девичий смех.

-- Ладно, ладно, не галдеть! Чай готов? Накрывайте... К сожалению, к чаю нет ничего,

-- он сдвинул в сторону чертежи, -- ну, показывайте, молодой человек, с чем прибыли.

-- Так ведь материал у дверей остался?

-- Материал уже в трапезной, я не об этом, показывайте, что привезли.

-- Вот мое командировочное, кстати и распишитесь...

-- Так, хорошо, сейчас мы вам гостинницу закажем, Александр Ильич, еще что?

-- Больше ничего, а насчет гостинницы, может мы до обратного поезда управимся?

-- Так, так, может и управимся, а что еще-то?

-- Да ничего, меня в такой спешке собирали, больше ничего не успели.

-- Очень, очень досадно, -- покачал головой Матвей Игнатьевич, -- мы думали, вы все же привезете... Обычно привозят. Ну да ладно, -- он опять оживился -- скажите, как вам наши изделия нравятся?

-- Какие изделия?

-- Да вот же они, вот, везде стоят, -- Коробьев сделал круговой жест рукой.

-- Как, вот эти плиты? Я думал, они парафиновые.

-- Какой парафин, чистейшей воды полиэтилен высшей пробы.

Матвей Игнатьевич смотрел на него выжидательно. Саша присел у стопки плит, провел по верхней рукой. Плита была прямая, ровная, полупрозрачная, без утяжин и каверн.

-- Как же это вам удалось?

-- Ага! -- вскричал Матвей Игнатьевич,

-- Вот теперь я вижу, что передо мной профессионал!

Его прямо распирало от удовольствия: -- Правильно, во всех учебниках написано, что получить толстостенное изделие из кристаллизующегося полиолефина без нарушения поверхности нельзя! Максимум один сантиметр! А мы получаем! Аж целых тринадцать сантиметров! Каково, а?

-- Ну, вы прямо герой, Матвей Игнатьевич, -- сказал Саша, отступая за кульман.

-- И это не предел! Все зависит от раскрытия зева. В теории можем получать любую толщину, хоть метр, -- Матвей Игнатьевич вошел в раж, -- Нет предела, нет, я вам говорю! Пойдемте, я вам покажу процесс.

Он схватил Сашу за рукав и потащил к арке, закрытой кованой железной дверью.

Слова: -- Матвей Игнатьевич, а ничего, что без допуска? -- потонули в лязге щеколд и в резко усилившемся утробном гуле. После ярко освещенной часовни трапезная показалась темной и мрачной. Когда глаза привыкли к полутьме, Саша увидел прямо перед собой силуэт слона, мерно покачивающего хоботом на фоне низкого пыльного оконца.