Сарра Нешамит - Дети с улицы Мапу

Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Небесное".

"Но ведь среди тех, которые убивали евреев, было много и бедных-рабочих и батраков. Как же это понять?" - запуталась Шуля.

Без особой охоты открыла она вторую книгу, но эта заинтересовала девочку больше.

Страдания святых напомнили ей преследования евреев.

Однажды утром сестра Фелиция принесла ей серое, длинное до щиколоток платье, белый передник, темный чепчик и сандалии.

После того как Шуля оделась, Фелиция придирчиво осмотрела ее с ног до головы и недовольно пожала плечами: несколько локонов выбилось из-под чепчика, золотыми колечками скользнув на лоб девочки.

- Не на танцы идешь, а к матери Беате, - поджав губы, упрекнула монашка девочку.

- Помни, ты находишься в монастыре, и всякое кокетство здесь - гадко.

Шуля смутилась. Монашка натянула девочке чепчик до середины лба, спрятала под ним непокорные локоны в велела идти вслед за ней.

Дверь кельи отворилась, и Шуля вышла в длинный мрачный коридор. По обеим сторонам - закрытые двери, выделяющиеся светлыми пятнами на фоне серого сводчатого потолка. Во всю длину коридора мягкая дорожка, поглощающая звук шагов. В конце коридора - круглый зал с высокими сводами и окнами до потолка. Здесь единственная мебель - некрашенные деревянные скамьи, а со стен смотрели друг на друга картины с изображением Святого семейства. Справа, под большой картиной, писанной маслом, несколько ступенек к двери, скрытой тяжелой портьерой.

Сестра Фелиция поднялась по ступенькам и осторожно постучала в дверь. Дверь открылась, и девочка увидела перед собой комнату чуть больше кельи, в которой она лежала.

Солнечные лучи заливали белые стены, проникая в комнату сквозь два больших окна. Не то кабинет, не то жилая комната. У окна письменный стол, покрытый темно - зеленой тканью и сверху стеклом, на нем письменные принадлежности. Рядом со столом - стеллаж, заставленный папками и толстыми книгами в коленкоровом переплете с позолоченными буквами на корешке. С другой стороны - узкий, обтянутый темно-зеленой кожей диван; на стене между окнами - большое деревянное распятие. К распятию ведут две ступеньки. На верхней лежит маленькая подушечка, тоже обтянутая зеленой кожей.

Возле стола в глубоком кожаном кресле сидит монахиня, склонившись над кипой бумаг.

При виде Шули и Фелиции она подняла голову. Это была старая женщина, лет семидесяти. Лицо изрезано морщинами, но глаза полны жизни. Она посмотрела на девочку, и в глазах ее вспыхнули искорки.

- Я привела девочку, мать Беата, - сказала сестра Фелиция и почтительно поцеловала высохшую руку старухи.

- Спасибо, сестра Фелиция.

Монашка вышла, тихонько закрыв за собой дверь, в оставила растерявшуюся Шулю у входа.

Мать Беата внимательно посмотрела на нее, и насмешливо-веселая улыбка промелькнула на ее губах. Жестом она пригласила девочку подойти к ней. Шуля подошла к столу.

- Как твое имя?

- Оните Дудайте, - тихо ответила та дрожащими губами.

Монахиня нахмурилась, улыбка исчезла с ее лица и взгляд стал жестким.

- Не забывай, перед кем стоишь, - строго сказала она, - ты не в еврейской лавочке, должна говорить правду!

Шуля побледнела.

- Здесь не гестапо, не бойся, дочь моя,- попыталась монахиня смягчить свои слова, видя, что девочка дрожит со страху.

Шуля вспомнила слова Терезы: "Матери Беате тебе придется рассказать правду".

- Меня зовут Шуля Вайс, - сдавленным голосом прошептала она.

Глаза игуменьи снова блеснули насмешливой искоркой, но тут же ее погасила спокойная серьезность.

- Я сразу поняла, что ты еврейка. Дело очень серьезное. Ты ведь знаешь, что за укрывательство еврея грозит смерть. Мы не можем здесь укрывать людей, проклятых Богом. Евреи сами виноваты в своем несчастье, на них проклятье Господне. Ибо так сказал о них Господь наш Иисус: "Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!" Не будет евреям во веки спасения, доколе не раскаются в своей гордыне и не признают Божьего Мессию Иисуса".

Шуля тихо стояла, понимая, что сейчас ей нельзя ничего говорить. Ее молчание понравилось игуменье.

- Сколько тебе лет, дочь моя?

Шуля хотела было ответить "двенадцать", но вспомнила, что с начала войны уже прошло два с половиной года, хотя разве можно назвать эти два года жизнью? Иногда ей казалось, что детство ее ушло безвозвратно и что она стареет с каждым днем.

- Пятнадцать, - неуверенно ответила она.

- Пятнадцать, - повторила вслед за ней игуменья, - ты еще молода. Я надеюсь, что Пресвятая Богородица смилостивится над тобой и озарит твою душу Святым духом. Сестра Тереза просила за тебя, и я готова взять на себя риск и приютить тебя. Может быть, и ты со временем примкнешь к великому лагерю славящих имя Иисуса и найдешь среди сих стен покой для своей заблудшей души.

Старуха позвонила. Дверь тихо отворилась, вошла Фелиция.

- Переведи ее к новым воспитанницам, - сказала мать Беата. - Сестра Фелиция будет твоей наставницей и станет смотреть за тобой, - снова повернулась она к Шуле. - По всем вопросам обращайся к ней. Надеюсь, Волею Матери Божьей, мне не придется слышать жалоб на тебя.

Шуля повернулась к двери.

- Преклони колени и поцелуй руку матери игуменьи, - остановив девочку, прошептала Фелиция.

Прошло несколько дней, и Шуля втянулась в ритм новой жизни. К ней как будто вернулось прежнее душевное равновесие. Внешне она была всем довольна.

Работу свою Шуля выполняла старательно и усердно. Она легко все схватывала и запоминала. Воспитатели были ею довольны. Они полагали, что из нее выйдет добрая монахиня. Никогда ее не видели бездельничающей или занимающейся делом, не подобающим воспитаннице монастыря: она не прихорашивается перед зеркалом, не кокетничает. Никто не слышал, чтобы она смеялась или громко разговаривала с подругами. Чаще всего она забивалась одна в уголок, склонившись над рукоделием или книгой.

Жизнь воспитанниц состояла из молитвы, работы и учебы. Около тридцати девочек в возрасте от девяти до семнадцати лет размещались в особом корпусе в конце монастырского двора. Восемь-десять девочек жили вместе в одной длинной комнате, в которой вдоль стен стояли узкие железные кровати и между ними маленькие тумбочки - одна тумбочка на две койки. В спальне было холодно и неуютно. Кровати, застланные белыми простынями, выглядели как солдаты в строю.

Перед восходом солнца дежурная монашка будит воспитанниц на утреннюю молитву. Услышав звонок, Шуля радостно поднимается, торопливо надевает серое платье, встряхивает простыню на постели и выходит из спальни. Построившись парами, девочки выходят на двор, оттуда - в маленькую монастырскую капеллу.