Федор Крюков - К источнику исцелений

— Повременил бы, дедушка. Контроль еще не проходил, — сказал отец Егора.

— Ничего, милый… Я тогда как-нибудь… успею авось… Мне даже желательно послушать… Любопытен я на это… Вот вы, батюшка, говорите: на Афоне… Я там был. И на старом, и на новом… На старом — вот где истинное благочестие!..

— Да, дедушка, это верно, — согласился о. Михаил…

— Я и в Русалиме был, — продолжал старик, — Хорош и Русалим, конешно, там стопы Господни, а мы, грешные, по ним ходим… Но дико там нашему брату: турок, арап, греки… Дюже жадны, греки-то… А на старом Афоне — тут святость дюже хорошая…

— Что же, батюшка, рассчитываете — так и будет насчет монастыря? — спросил отец Егора, возвращаясь к прерванному рассказу о. Михаила.

— Верю, — сказал о. Михаил, — твердо верю. Мне более по душе где-нибудь в монастыре священствовать: люблю служить… алтарь, тихое пение, сосредоточенную молитву… так бы служил, не переставая… А для мирян это не всегда того… подходяще… Но люблю я и мирян: народ добрый, мягкий. Дети наипаче.

Матушка вздохнула и сказала:

— Ты бы узнал, отец, на какой станции кипяточку-то можно набрать.

— Ну-ну, спрошу, спрошу, — сказал о. Михаил, неохотно выходя из своего приподнятого настроения.

— У меня в приходе, — прибавил он после значительной паузы, — есть также некоторые прозорливцы… сподобились различных видений… Одному мужику во время водосвятия голубь три раза садился на голову…

Старичок в подряснике нетерпеливо завозился… Лицо его странно сморщилось, точно он хотел засмеяться или заплакать.

— Вот вы, батюшка, верно сказали: мужичку благость Господня послана… Господь выбирает себе не из богатых да сильных, а самого что ни есть простеющего звания…

— Справедливо, дед, справедливо, — вздохнул о. Михаил.

— Вот я слыхал: одна старуха из Арзамаса заблудилась в пещерах киевских… Три года ходила! Через три года в старом Русалиме вышла. Как уж ее Господь сподобил… Через три-то года, — продолжал старик, оглядываясь кругом, — вошли, стало быть, монахи в пещеру, идут со свечами, вот и она на свечки идет. Передний и говорит: «Стой, остановись, кто ты такой?» — Она остановилась. «Сотвори молитву». Сотворила молитву. «Сотвори другую!» Сотворила. «Ну, стой тут, на месте!» Вышли они из пещеры, сказали старшим монахам. Старшие монахи сказали архимандриту. Архимандрит архирею доложил… Вошли в пещеру — потом вывели ее на воздух. За три года мохом покрылась, позеленела вся. Воздухом венуло на нее — она враз и кончилась… Да. Так любезничали дюже узнать, чем она питалась? Потрошили. Разрезали нутренность, живот, кишки. Одна земля в кишках…

Старичок посмотрел, сколько мог, вверх, на своих слушателей и повозился на месте, желая сесть поудобнее.

— Ну, хоронили-то ее дюже хорошо!.. — закончил он радостно. — Так хоронили… Сколько архиреев было… Дюже хороший похорон был по ней…

— Ваши билеты, господа, приготовьте! — раздался в конце вагона громкий голос кондуктора.

Старичок невероятно быстро юркнул под лавку, не договорив о похоронах.

Когда прошел контроль, он снова вылез из-под лавки, сел на полу и скоро завладел вниманием большинства пассажиров, сидевших по соседству. Словоохотлив и красноречив был о. Михаил, но старик-странник был еще красноречивее, и рассказ его лился неудержимым потоком.

— В Киеве я шесть раз был, — повествовал он. — Пение дюже хорошее! Все — партесное… «Господи помилуй» запоют, так аж душу пронзят… У Сергия Троицы три раза был. Два раза в новом Русалиме. Ну, лучше нет — у Сергия Троицы. Там одно панукадило, — мериканец представил, — теперь стоит этих трех монастырей. Золота на ней!.. Как свет зажгут — такая светлость! Дюже ха-рошая светлость-то…

— А в Сарове был? — полюбопытствовал о. Михаил.

— У о. Серафима? Четыре раза был. Там такой порядок: вот вас пять человек, сложитесь промежду собой по четвертач-ку, обеденку отслужите. После обедни пойдешь к хресту. «Батюшка, благословите к о. Серафиму приложиться»… Так-то вот будут царские врата (старик распланировал руками), а так-то вот гроб его… в пещерах. Тепленький лежит! И ручки, и ножки… голову лишь не видать, а то весь тепленький. И Сергий Троица лежит, на щечках у него — румянец, а сам — аж горячий весь…

Вы вот в Пензе будете — загляньте в губернию. Хорошо поправилась она за последние года!.. Там, коль поимеете усердие, к о. Акентию… под престолом лежит. Тоже чудеса являл: слепого одного с глазами сделал, хромого с ногами. Во сне губернатору являлся и говорит: «Вы, — говорит, — если хотите, чтоб я явился, уничтожьте скверу от собора». А сквера — это, стало быть, сады разведены, а в садах музыка всякая, лавки торгуют, статуй стоит и прочее, стало быть. «Уничтожьте, — говорит, — скверу, я вам явлюсь»… Ну, а нони ишшо с боку, от Московской, развели сады. От этого самого — прежде о. Акентий теплый был, а теперь гроб потемнел и плесень уже пошла. Стало быть, ушел оттуда… А то мог бы явиться вполне…

В полночь приехали к какому-то большому городу. Сказали: Пенза. Много огоньков рассыпалось внизу и вверху — зеленых, белых и золотисто-красных. Одни двигались, исчезали и вновь появлялись; другие моргали и дрожали на одном месте, иногда тоже прятались и снова выныривали…

Егор никак не предполагал, что их поезд привез такую массу народа. Широкая асфальтовая платформа сразу покрылась мешками, узлами, котомками, сумками, корзинками… Вагоны точно вдруг прорвались и высыпали из себя эти кишащие, двигающиеся толпы, эти груды всевозможной рухляди.

— Держись, Егорушка! за меня держись! — говорил отец. — Гляди, не отставай, а то аминь… пропадешь ни за грош!..

Они попали в людской поток, который неудержимо нес их вперед, к вокзалу. Но там давно уже все было битком набито. Егор с отцом наткнулись на какую-то тачку около цветника, положили на нее узел и сумки и присели, с удовольствием дыша свежим ночным воздухом после духоты вагона и с удовольствием поглядывая на давку в дверях вокзала. Два жандарма, чистые, величаво-спокойные, огромные, водворяли порядок. От времени до времени густая толпа богомольцев, подталкиваемая легонько сзади их кулаками, перекатывалась с одного конца платформы на другой короткими, быстрыми шажками.

А кругом шелестел смутный говор многих голосов. Около тачки, которую заняли Егор с отцом, уже образовались баррикады из мешков и узлов. Подходили, устанавливались и садились люди — робкие и растерянные, в темноте казавшиеся подозрительными и опасными.

— Откуда? — спросил отец Егора стоявшего поблизости низенького старичка в длинной свите и в шляпе-котелке.

— Полтавски.

— Сидайте туточки.

Старик присел рядом с кучкой женщин самых разнообразных возрастов, которые весело болтали между собой по-украински и пересмеивались. Они ехали из Ставропольской губернии.