Аркадий Аверченко - Том 3. Чёрным по белому

Когда я вышел в столовую, все уже знали о постигшей меня каре. Тетка осмотрела меня с тайным страхом и сказала:

— Допрыгался? Мало вашего брата в Швейцарии, так еще и тебе надо.

— В какой Швейцарии?

— В такой. Сегодня бежишь?

— Что вы там такое говорите… Здравствуй, Сергей.

Мой кузен, юный студент, пожал мне руку и сказал сочувственно:

— Вот он, режим-то! Но ты не смущайся, брат. Вся мыслящая часть общества на твоей стороне. Пойди-ка сюда, я тебе что-то скажу!

Он отвел меня к окну и шепнул:

— Будь спокоен! Мы тебе устроим побег. Дай только нам два-три месяца сроку… У меня есть пара товарищей головорезов, которые с помощью подкопа…

— Будет поздно! — печально сказал я.

— О, Боже! Я догадываюсь! Ты не выдержишь тяжести заключения и с помощью веревки, скрученной из простыни…

— Да, нет, просто меня уже выпустят. Всего ведь полтора месяца!

— Жаль… А то бы…

Я отошел к столу, взял сдобную булку, откусил кусочек… и вскрикнул:

— Ох, черт! Что это такое… Тут можно все зубы поломать…

Я оглядел булку: кто-то искусно засунул в нее тоненькую пилу, обрывок веревочки и записку.

В записке стояло:

«С помощью этого, перепили окно и спустись вниз. На расстоянии нескольких ядров тебя будет ждать лошадь, на которой скачи на юг. Живым не сдавайся».

Странное слово «ядров», напыщенность слога и пара орфографических ошибок сразу обнаружили автора — десятилетнего Борьку, моего племянника.

Я выплюнул изо рта пилочку, выбросил веревку, съел булку и, допив чай, ушел гулять.

Когда шел по двору, прачка Анисья выбежала из подвала, застенчиво сунула мне в руку две копейки и, пролепетав: «помолись за меня, несчастненький», убежала.

Дело стало казаться не таким мрачным.

Теперь для полного расчета с правительством не хватало только 249 рублей 98 копеек.

В кафе встретили меня друзья. Они были очень озабочены моим положением и предложили целый ряд выходов.

Оказывается, положение мое было не безвыходным.

Можно было:

1) Бежать в Аргентину,

2) Захватить околоточного, вместо заложника, и отпустить его только тогда, когда мне гарантируют свободу.

3) Бежать на Капри.

4) Забаррикадироваться в квартире и отстреливаться.

Лучший мой друг расспрашивал, не было ли у меня в роду алкоголиков, убийц, развратников и, вообще, преступников? Он же снял мою шляпу и, ощупав голову, нашел признаки несомненной дегенерации и деформирования черепа.

На другой день утром пришел мой старый друг — околоточный.

— Ну, как? — спросил он.

— Решил сесть.

— Ну… пожалуйте! Пойдем.

— Кандалов не наденете?

— Нет, не стоит.

— Может, обыск сделаете?

— Зачем же! Раз нет предписания.

— Тюремная карета подана?

— Какая там карета… На извозчике поедем.

— Ну, милый мой, — раздраженно сказал я. — Раз во всем этом нет тюремной кареты, ни кандалов, ни мрачной поэзии, ни тюремщиков, вталкивающих в подземелье, ни крыс на каменном полу — я отказываюсь! Я решил заплатить штраф.

— Платите, — равнодушно согласился околоточный.

— Вот вам. Это шестимесячный вексель. Вы учтете его и…

— Нет, извините. Нужно наличные.

— Да почему? Неужели, вы думаете, что вам не учтут векселя? Любой банк сделает это. В особенности, если вы еще найдете там, в банке, какие-нибудь санитарные погрешности…

— Нет, вексель мы не принимаем.

— Боже, какой вы нудный человек! Ну, получайте ваши «наличные» и, надеюсь, что наши дороги надолго разойдутся в разные стороны. Прощайте!

И, платя деньги, я постарался всучить ему самые потертые, запятнанные и измятые кредитки… Я твердо помнил, что принадлежу к оппозиции.

P.S. Может быть, мой рассказ и возмутит кого-нибудь из оппозиционно настроенных граждан, возмутит легкостью тона и той шутливостью, которая не подходит, которая неуместна при столкновении с такими серьезными, мрачными вещами, как штраф и арест.

Но, Боже мой! Ведь в этом шутливом тоне и смехе, может быть, и кроется единственный выход из еще более некрасивого положения, когда человек беспомощно плачет, стонет и, вообще, разливается в три ручья.

Когда горничная принесла почту — супруги дружески разделились: муж забрал себе все газеты и каталог семян, а жена — все журналы и письма.

Муж перелистал каталог, сказал два раза: «Ого!», два раза: «Гм!», и, отложив его, углубился в газету.

Жена схватила сначала письмо, потом отложила его, взяла журнал, — перевернула две странички, бросила журнал, снова схватила письмо, на колени положила другой журнал и, перелистывая его, попыталась вскрыть конверт; так как одна рука была занята перелистыванием журнала, то для письма была пущена в ход свободная другая рука и зубы: зубами был оторван край конверта, и зубами же было вынуто письмо. После этого, журнал соскользнул с колен и упал на пол, а жена ухватилась обеими руками за письмо и приступила к чтению.

Прочтя несколько строк, она подняла голову и, улыбаясь тихой улыбкой, которая озарила её лицо, подобно тихому умиротворяющему, розовому, вечернему лучу, — сказала:

— Ах, мужчины, мужчины… Вот, говорят, что женщина, влюбившись, теряет голову… а я думаю, что нет ничего смешнее, трогательнее и бестолковее влюбленного мужчины.

— А что? — беспокойно спросил муж. — Ты это не обо мне ведь говоришь?

— Успокойся — не о тебе. Просто я сейчас получила письмо от совершенно незнакомого мне господина. И, представь себе — он изливается мне в своих чувствах

— Просто дурак какой-нибудь, — сказал муж, выглядывая из-за газеты.

— Почему же дурак? Уж сейчас и дурак. Значит, и ты был дурак, когда в свое время изъяснялся в любви ко мне?!

В голосе мужа зазвенела нотка искренности, когда он сказал:

— И я.

— Очень мило! Благодарю вас!

— Не стоит. Курите на здоровье.

Жена немного обиделась; чтобы уязвить мужа, а также — поднять себе цену, она поднесла письмо к глазам и задушевным голосом прочла первую строчку:

— «Мое бесценное сокровище!» Обрати внимание: человек, который еще даже незнаком со мной — считает меня бесценным сокровищем.

— Не обвиняй его! Для человека, незнакомого с тобой — это простительно.

Жена, очевидно, не поняла этой сложной по построению фразы, потому что сказала благосклонно:

— Ага! Теперь уже и ты начинаешь отпускать мне комплименты, хитрец ты этакий! Да-а… «Другие, может быть, и назовут пошлой дерзостью то, что я пишу вам такое письмо, даже не будучи знаком, но, если вы так же умны, как и красивы, вы не сочтете это дерзостью»…

Жена вдумалась в последнюю фразу и торопливо заявила:

— Я и не считаю!

— Еще-бы!

— «Благословляю тот счастливый случай, который привел меня третьего дня в „Аквариум“»…