Сергей Ауслендер - Петербургские апокрифы

Александра Львовна с удивлением следила за оживлением дочери.

— А жених-то, кажется, аукнулся, — обнимая мать, смеялась Наташа только наполовину с притворным весельем.

— Не пойму я тебя, Наточка; причудница ты у меня; добром не кончатся твои выдумки, — сокрушенно говорила Александра Львовна.

Наташа села за пианино и заиграла что-то бурное и веселое. Когда раздался на парадной звонок, Наташа вздрогнула. «Ужели он?» — подумала она почти с ужасом, но не перестала играть, хотя ноты прыгали в глазах. Смущенно пробежала горничная, сказала что-то, и Александра Львовна быстро прошла в переднюю. «Не он», — облегченно подумала Наташа и заиграла еще громче, как бы желая заглушить свой внезапный страх.

— Перестань! — сказала Александра Львовна таким изменившимся голосом, что Наташа резко оборвала музыку и повернулась на табурете.

— Князя убили, — тихо вымолвила Александра Львовна и опустилась на стул у стены.

В дверях стоял старик в лакейском пальто с большим воротником и, закрывая лицо руками, громко всхлипывал. Наташа будто во сне видела и слышала все.

— Ну, как же, как же случилось это? — спросила Александра Львовна.

— Не знаю, матушка; на улице зарубили, убили князиньку нашего, солнышко наше… на руках носил… — бормотал бессвязно Терентий.

— Княгиня просила нас приехать сейчас, — сказала Александра Львовна, вставая, но Наташа, кажется, не слышала ее слов.

На улицах было пустынно. Сырая оттепель окутывала все бледным туманом. Извозчичьи сани вязли в грязном снегу. Что-то говорила Александра Львовна, но Наташа сидела молча. Она не думала ни о князе, убитом женихе своем, ни о Мите, о котором мучительно не забывала ни на одну минуту. Сырой ветер почему-то напоминал ей корабль, какие-то далекие страны, все, не похожее на то, что окружало.

Только когда они подъехали к огромному дому на Сергиевской, очнулась Наташа.

«Дом князя М. В. Чугунова» — бросилась ей в глаза дощечка у ворот, и она в первый раз вспомнила: «Неужели правда, что он убит?»

От этой мысли ей стало страшно. Никто из близких ее не умирал, и мертвые внушали ей ужас.

«Неужели он умер? Не может быть. Как же теперь будет?»

Страх и жалость наполнили Наташу.

Проходя по огромной двухсветной зале, по изящно убранной маленькой гостиной, рассматривая все эти предметы почти царской роскоши, Наташа невольно думала: «Здесь жила бы я, и все это принадлежало бы мне». Ей было стыдно этих мыслей, и вместе подымалась острая жалость о чем-то утраченном. Вспоминался князь, такой ласковый, преданный, готовый повиноваться малейшему желанию ее.

Елена Петровна встретила Тулузовых в кабинете князя; она была так же тщательно причесана и одета, так же улыбнулась Наташе, только стала еще тоньше, еще беззвучнее стали ее движения.

— Ужасное несчастье, но доктора надеются.

— Он еще жив? — спросила вдруг Наташа.

Княгиня пристально посмотрела на нее.

— Его положение очень опасно, рана глубока, и череп… — Елена Петровна не кончила и как-то неожиданно заплакала, закрыв своими тонкими руками лицо.

Она плакала беззвучно, и мелкие-мелкие слезы катились между пальцев. Было что-то детское, беспомощное в ее тихом отчаянии.

Наташа встала, опустилась на колени и почти с ужасом повторяла:

— Не надо, не надо, не надо.

Княгиня перестала плакать.

— Да, да, не надо, — повторила она и открыла лицо. — Бог даст, он будет жить. Скажите, вы любите его?

— Я люблю его, я не хочу, чтобы он… я люблю его, всю жизнь буду любить его, — шептала Наташа, вся дрожа и целуя нежные руки княгини.

Та уже улыбалась сквозь слезы и старалась успокоить, в свою очередь, Наташу:

— Милая моя девочка, не волнуйтесь, мы будем вместе ухаживать за ним, мы спасем его нашей любовью.

— Да, да, я жизнь отдам за него. Я не могу жить без него, — повторяла Наташа.

Она была, как в бреду. Глядя на плачущую княгиню, показалось ей, что это она, Наташа, виновна во всем, и не было сил вынести нахлынувшего отчаяния и жалости.

Александра Львовна молча вытирала слезы.

— Можно видеть его? — спросила Наташа, когда княгиня подняла ее и посадила рядом с собой на диванчик.

— Он без сознания. Надо очень осторожно, чтобы не разбудить его. Всякое малейшее волнение гибельно, — сказала Елена Петровна и беззвучно пошла к двери, ведущей в спальню.

Наташа последовала за нею, подражая ее беззвучной походке.

Александра Львовна осталась в кабинете.

Приотворив слегка дверь, Елена Петровна не вошла, а проскользнула и знаком пригласила Наташу за собой. В комнате было совсем темно от опущенных плотных гардин. Только маленькая красная лампочка горела на столике у постели. Все предметы тонули в темноте; слабо выделялась большая кровать и белая пелеринка сестры милосердия, сидевшей в кресле.

Она не шевельнулась при входе Наташи и княгини.

Елена Петровна подошла к кровати. Наташе было страшно нарушить шорохом эту тишину, и она, сделав два шага, остановилась. Вытянув шею, она старалась разглядеть больного. Когда глаза ее привыкли к темноте, она увидела казавшуюся огромной от повязок голову князя. Лампочка слабо освещала левую половину лица, свободную от повязки. Эта половина лица — закрытый глаз и губы, будто слегка улыбающиеся (так хорошо знала Наташа эту робкую, почти детскую улыбку) — казалась совсем спокойной.

Сейчас проснется князь, откроет глаз, заговорит, и так обрадуется, увидев ее.

— Милый, милый, — прошептала одними губами Наташа и сейчас же неожиданно подумала: «Милый ли?.. Конечно, милый. Его я люблю, с ним буду счастлива», упрямо заставляла думать себя Наташа, но ей становилось почему-то тоскливо.

Елена Петровна тронула Наташу за руку:

— Пойдемте.

После тяжелой, темной спальни хотелось яркого солнца, и тусклый свет ранних сырых сумерек петербургских раздражал и томил.

— Но как же это случилось? — спросила Александра Львовна.

— Я не знаю подробностей, — заговорила княгиня. — Он ехал на извозчике. Случайно попал в свалку. Вы слышали про эти зверства. Ах, зачем, зачем мы приехали в этот страшный, варварский город? Впрочем, — все лицо княгини озарилось нежной улыбкой, и она привлекла к себе Наташу, — впрочем, если бы мы не приехали сюда, мой сын не узнал бы вас и не был бы счастлив.

Она приблизила к себе Наташину голову и несколько минут тревожно вглядывалась в ее лицо. Наташе опять стало стыдно и больно, опять вернулись жалость и нежность к этой маленькой, сломленной горем женщине, смотрящей на нее с такой тревогой и надеждой.

— Я люблю его, — почти крикнула истерически Наташа.

— Я знаю, я верю вам, — сказала княгиня и поцеловала Наташу.

— Ну, так вот, — продолжала она рассказ. — Он попал в толпу. Их гнали, безоружных, невинных, гнали и… — голос ее прервался. Вдруг гнев и ненависть охватили ее: — Я так не оставлю. Я разыщу убийцу. Я пойду к государю. Князья Чугуновы не раз проливали кровь за родину… — Опять слезы стали душить ее, но она сдержалась. — Сегодня будет консилиум. Профессор предлагает операцию, но это большой риск. Сегодня решат окончательно.