Владимир Орлов - Нравится всем - выживают единицы

- Полейте на меня, я самая красивая, - говорит один голос, и я наклоняюсь в его сторону.

- Примите вправо, я испражняюсь! - кричит другой.

- Отрепетируйте, пожалуйста, это место, - скользит третий, и я понимаю, что попал в умопомрачительный хаотический бардак. Мне на голову натягивают полиэтиленовый мешок, и я об?являю:

- Примите меня, как слово. И тогда все они становятся тише. Я с удовольствием замечаю этот момент, потому что во всем однообразии всегда найдется одна одухотворенная фраза.

20.

Переплетающиеся ресницы не давали мне точно определить расстояние. Я уводил голову, от внутреннего напряжения сводило руки, которые судорожно цеплялись за подлокотники. На этих же руках я поднялся, удерживая туловище прямо, и перенес ноги на свободное место.

- Стоп! Я сама принесу, - сказала Марина и протянула мне...

- Что это? - спросил я.

- То, что ты пытался увидеть. Теперь я посмотрел на нее бессмысленно, конечно. Она действительно серьезно на меня смотрела.

- А почему ты суешь мне ЭТО в руки? Спрячь в передник и никому не показывай, - выговорил я, надеясь на ее понимание. Она замотала головой, словно задыхаясь, раздираемая каким-то сомнением.

- Я ЭТО положила бы и за пазуху, если бы тебя здесь не было, - с трудом об?яснила она, и я увидел, что она чуть не плачет.

- Почему? - делано удивился я, хотя знал, что удивляться здесь, собственно, нечему. Тут на несколько секунд выглянуло солнце и осветило ее глаза - незначительная деталь. Я захотел ей помочь.

- Положи, положи, - повторил я , но не сказал куда, подразумевая выбор. Она разжала ладонь, и ее длинные красивые пальцы натянулись, как струны.

- Ну? Она молчала.

- Ну хорошо, - сдался я. - Дай ЭТО сюда. Она коротко поцеловала меня, так что я вздрогнул, и вскочила на стул. Я увидел ее рост и отчаянную красоту. Вот зачем женщин надо возносить на пьедестал.

- Видишь мою стать? - как-то по особенному обратилась она и изящно провела по волосам. Я сглотнул от волнения и только после выговорил:

- Самая подходящая...

- Я не буду морочить тебе голову. У тебя это лучше получается.

- Да, наверное, - поспешил подтвердить я. Она снова с большим смятением повела головой:

- Видишь ли? Я буду говорить то, что считаю нужным.

- Да! - Я принимал это как приговор.

- Все, что мне про тебя говорили, оказалось правдой. Мои руки выше локтя во всей своей беззащитности тянулись и производили строго вертикальную жестикуляцию. Что это, если не театр Вупперталя? И я качался на своих плечах, как повешенный или утопленник, и волосы действительно стали мокрыми.

- Почему же ты молчишь? - спросила она.

- Я думаю, что меня поперхнуло на ровном месте.

- Тебе довелось... на тебя накатило... О большем я знать не хочу.

- Вот! И я такой же... Но почему?

- Ты хочешь знать почему?

- Да, - твердо ответил я.

- Все дело в физиологии, той самой, о которой ты говорил. Извращенный вкус плюс слишком большое внимание к деталям.

- И все?

- Пока я больше ничего не придумала.

- Ну это все ерунда. Потому что это слишком сложно.

- Конечно, конечно.

- Итак, обмен веществ, непродолжительный сон, потные ладони...

- Да, милый, потные ладони.

- Вот это и все?

- Предостаточно.

- Слушай! - вдруг закричал я. - Не знаю, что вы там со своим Лукиным-Лацманом хотели из меня сделать. Только я рано или поздно до этого додумаюсь.

- Умаляю, Костя. Мы, по-моему, все это уже обсудили.

- Черта с два! Я ничего не понял. И тут вовремя появился Мишка Лукин.

21.

Я забрезжил, как свет, я отнялся от самого себя и стал неизреченно смолкнувшим. Ровно, постепенно, куда ни кинь. От меня осталось совсем немного. Я сохранил малую часть. На меня смотрели с интересом, когда смотрели, а когда нет, тогда и я был неразличим.

22.

Миша Лукин имел длинные руки и большую чугунную голову. Он сидел напротив меня, прямо через перегородку, и смазывал суставы вазелином. Я боялся и подумать об этом: "А что если вот эти масляные пальцы начнут листать томик Георга Гейма? Нет, это немыслимо!"

- А что, я смог бы перелистать Георга Гейма, - сказал он уверенно. Меня часто об этом просят, например, пройтись по железной лестнице, по железной трубе, - продолжал Миша. - И если бы это не был мой родной город, то я, как джентльмен, свернул бы по тротуару.

- Мимо восьмого дома? - переспросил я.

- Вот именно. Мимо банка, 48-го и 8-го дома. Эта улица хорошо мне знакома.

- Но ведь, если не ошибаюсь, там нет никаких перил, ограждений, котлованов и прочей чепухи, от которой колени и локти пухнут? - спросил я, намереваясь поднять собеседника до более значимой идеи.

- Да! - неуверенно, но твердо согласился он.

- Тогда, сделай милость, об?ясни мне дураку, с чем связано твое отрицание. Лукин заерзал на стуле, по-ученически поджимая под себя ноги.

- Ну... это мое основополагающее сознание, - сказал он, крепко выкрутив слог. Я встал и подошел к темному окну.

- Ничего не понимаю, - произнес я задумчиво, глядя в темноту. - Стало быть, ты там один такой остался.

- Как есть один, - по дурацки поддакнул Миша.

- И, стало быть, ты-то и находишься на этом самом месте, на которое мне неоднократно указывали?

- Да, и не спроста, - ответил он. - Место-то необычное. Встанешь к нему лицом и словно солнце перед тобой, поворачиваешься боком: Мачу-Пикчу - оно и есть Мачу-Пикчу.

Я задал ему еще несколько вопросов, после чего друга моего повели и повели в сторону наибольшего самоосознания. Это буквально. А на словах - его вывели в другое измерение.

23.

Ногти на ногах иногда покрываются таким бронзовым налетом. Я снимаю носки, леплю комок и забрасываю под кровать. Там они наскакивают на целый склад носок и зарываются в пыли. Я шевелю пальцами, гляжу через них на свет. И вдруг выношу для себя странное умозаключение. Я здесь без друзей (Лацман и Лукин не в счет), без достойной компании сверстников, без цели и ясности. Остается, подминая под себя ложе, крутить в воздухе ногами - делать упражнения для укрепления мышц живота. Много ли пройдет времени, прежде чем что-то изменится, пока появятся результаты? При тесном общении с новой группой мышц - недели три выстраданной адаптации, учитывая прочие хозяйственные издержки - еще две недели. Деньги, конечно, кончатся, и я окажусь в таком же идиотском состоянии. Ждать нечего. Важно состояние.

24.

Катясь на шаре, - а щепки в вентиляции? - призрачно хрустя на пергаментом обтянутой болванке по битому стеклу, с изогнутым телевизионной помехой бедром, со взлетными руками - она достигла бордюрного камня, мягко спрыгнула, выбросив вперед ножку. Короче, любезница, поигравшая в теннис, запускавшая воздушного змея, бокал шампанского и смех на свежем воздухе.

- В чем дело? - спросил я. - Тридцатиминутное опоздание. С тебя три тысячи. Омрачается в лице.