Лев Овалов - Двадцатые годы

Все трое взволнованы, церковь собирается нанести жестокий удар комсомолу.

- Значит, ребята, я поехал, - говорит Слава. - Тут уж...

- Пусти в ход всю силу своего убеждения, - напутствует Железнов. Что-нибудь да значит комсомольская дисциплина, черт возьми!

- Сорви это мероприятие, - добавляет Ушаков. - Это же пережиток праздновать свадьбы...

- Давно бы так, - соглашается Кузьмин, довольный тем, что Ознобишин все-таки едет. - Пережиток не убыток, погуляем, напляшемся...

Все, что говорилось тремя политическими деятелями, прошло как будто мимо него.

- Оденься потеплее, - советует Железнов. - Морозец еще играет.

- У меня с собой тулуп, - успокаивает Кузьмин. - Закутаем вашего начальника, никакой мороз не доберется.

Слава натягивает на себя все свои одежки, он уже испытан поездками по уезду, садишься в сани - погодка как будто мягкая, а потом так продерет...

- Эмма Артуровна, я уезжаю! - Слава стучит к ней в дверь. - Если кто приедет из уезда, пускай у меня ночуют, не гоните ребят.

Эмма Артуровна приоткрывает дверь.

- А вы можете за них поручиться?

- Могу.

- А сами далеко?

- В Дросково.

- Постарайтесь достать меда, - уныло просит она. - Надоел чай без сахара...

Она знает: просьба пустая, но повторяет ее на всякий случай.

Слава и Кузьмин садятся в санки...

Кузьмин осторожно выезжает за околицу.

И нет Малоархангельска, последние домишки нырнули в сугроб, одно снежное поле вокруг, без конца, без края, без единой впереди вешки.

Кузьмин привстает, натягивает вожжи и по-ямщицки кричит:

- Э-эх, залетные!..

Дорога сплошь занесена снегом, сугробы справа, сугробы слева, не дорога, а тропка.

А лошадки, ко всему привычные, деревенские, знай себе чешут и чешут.

- Э-эх, залетные!..

Полуденное солнце искрится в белесом голубоватом небе, сверкает снег, кругом зима - чистая, искристая, безбрежная...

До чего ж хорошо зимой в поле!

Едешь и сам не знаешь куда. Только бы ехать и ехать, мчаться без конца и края, покуда еще тепло в душе, покуда еще не замерзло сердце, покуда еще не захотелось к огоньку, в дом, к вареву.

- Парень-то хороший? - спрашивает Слава.

- Ничего, - повторяет Кузьмин. - Тихий только. А работать будет, у таких хлеб растет.

Когда же это Даша успела с ним сладиться? Приезжала, шутила, советовалась и об общественных делах, и о личных, но никогда ни намеком...

Что ее погнало замуж?

Белобрысая такая девчонка, настойчивая, упрямая, даже злая. Злая ко всем, кто мешает работать, кто зря небо коптит...

Влюбилась? Но почему в церковь? Не может быть, чтоб верила в бога. Да не верит она ни в какого бога! А почему тогда? Парень верит?

Узкое личико, русая коса, аккуратненький носик, желтенькие бровки, голубые глазки...

Подводишь ты нас, Даша, Дара, Дарочка... Черти бы тебя забрали, Чевырева!

"Пойду прямо к попу, - думает Слава, - и запрещу. Не осмелится же поп мне перечить! Попы теперь хвост поджали. А вдруг поп не послушается? То есть как это не послушается? Мы комсомольцам запрещаем венчаться в церкви! Дашу надо сохранить во что бы то ни стало. Придется Даше объявить выговор... Клуб-то у них есть? Ну, конечно, есть. Соберем молодежь, и взрослые тоже, пожалуйста. Секретарь укомола Ознобишин прочтет лекцию. "Религия - опиум народа" или что-нибудь в этом роде. "Почему патриарх Тихон ненавидит Советскую власть? А Советская власть ненавидит Тихона?"

Солнце превратилось в оранжевый шар. Сперва в оранжевый, а потом в багровый. А лошади несут, несут, разбрызгивают из-под копыт снег... Хорошо!

- Дай-ка мне, - просит Слава.

Встает в санях и кричит:

- Э-эх, залетные!

Снега стали голубыми. Серо-голубыми. Серыми. Ветерок раздул тулуп. Серая тень накрыла поле. Кони шарахнулись...

- Дай-ка...

Кузьмин отобрал у Славы вожжи.

- С такой упряжкой вам не управиться.

Слава ушел с головой в тулуп.

- Напрасное вы затеяли дело, - вдруг сказал Кузьмин. - С нашей Дарьей Ивановной вам не совладать, она что решит, так то и будет.

- Ну это мы еще посмотрим, - ответил Слава. - Не мы подчиняемся обстоятельствам, а обстоятельства нам.

- Я вам лучше другое предложу...

Кузьмин чуть отпустил вожжи, запустил руку в сено, свалявшееся под седоками, вытащил холщовую торбу, вывалил меж Славой и собой бутылку, стакан, ломоть хлеба и кусок вареного мяса.

- Захватил перекусить...

Вытащил зубами из горлышка тугую бумажную затычку, налил стакан.

- Начнем, что ли? Гулять так гулять, выпьем за нашу Дашу, завтра за столом, а сегодня по морозцу в санях...

Слава принял стакан.

- Что это?

- Первач. Самый что ни на есть...

Слава сам не знал, как это у него получилось, рывком выплеснул самогон на снег и отдал стакан своему спутнику.

- Шутки шутишь? Возьми! Не для того еду я в Дросково.

- Чего ж добро выплескивать?

Кузьмин обиделся и сам пить не стал, заткнул бутылку, сунул под сиденье, сердито погнал лошадей.

Въехали в Дросково затемно.

- Куда? - отчужденно осведомился Кузьмин.

- В исполком.

- Даша наказывала к ней везти...

- В исполком, - упрямо повторил Слава.

Он сердился на Кузьмина за то, что тот предсказывал, будто ничего с Дашей Чевыревой не получится, не рассерди его Кузьмин, он, может быть, и выпил бы с ним первача.

- Спасибо, - поблагодарил он, вылезая из саней. - Будь здоров.

В исполкоме никого уже не было, только в канцелярии двое корпели над какими-то списками.

- Вам чего? - спросил один из них у вошедшего.

- Я из Малоархангельска, из укомола. Мне бы Чевыреву. Нельзя ли кого послать?

- А вы, случаем, не на свадьбу? Так вы бы к ней домой.

- Нет, мне она нужна здесь, - упрямо сказал Слава. - Я по делу.

Один из мужчин вышел, но тут в комнату торопливо вошла сама Даша, должно быть, Кузьмин предупредил ее о приезде Ознобишина.

- Ох, Слава... - Она поправилась. - Вячеслав Николаевич... До чего ж хорошо! Я все думала, хозяин вы своему слову...

- Здравствуй, Даша, - холодно поздоровался Слава. - Где бы нам с тобой...

- Да чего ж вы ко мне не поехали? - ласково упрекнула Даша. - Пойдемте, пойдемте! Небось устали с дороги, проголодались...

Слава строго на нее поглядел:

- Нет, я к тебе не пойду.

- И то! - согласилась Даша. - У меня дома что-то вроде девичника. Собрались девчонки, хотя парни тоже пришли. Но я найду вам местечко...

- Пойдем в волком.

Волостной комитет комсомола помещался в этом же здании, на втором этаже, ему была отведена угловая комната.

- Пойдемте, - неохотно согласилась Даша. - Ключ у меня с собой.

Поднялись по лестнице. Даша открыла дверь, зажгла лампу. По стенам побежали тени. Вдоль стен аккуратно стоят стулья. Столик у окна накрыт скатеркой. На подоконнике горшки с геранью и фуксией. Сюда бы еще узкую кроватку, и совсем девичья светелка.

Слава сел у стола, пригласил Дашу: