Лев Овалов - Двадцатые годы

Пожалуй, эти письма интереснее любого романа.

Листок тонкого картона с виньеткой, раскрашенной акварелью.

Протянул карточку Александре Семеновне.

- Что это? - поинтересовался Быстров.

- Меню царского ужина.

- Что же ели цари?

- Седло дикой козы. Спаржа. Парфе...

- За дикими козами и мне приходилось охотиться, - похвастался Степан Кузьмич. - А вот парфе...

- Что такое парфе?

- Что-то вроде мороженого...

- Парфе у тебя нет?

- Есть овсяный кисель...

Кисель из овсяных высевок делали по всей деревне.

- Давай, давай!

Кисель чуть горчил, запивали его холодным молоком, и кисель показался не хуже царского парфе.

Быстров кивнул на чемодан с бумагами.

- Тоже в какой-то степени наше прошлое.

Александра Семеновна неуверенно взглянула на мужа:

- А княгиня не оскорбится, что кто-то копается в ее письмах?

- Княгиня теперь в Питере... - Быстров нехорошо усмехнулся. - Давали возможность жить, не захотела. Утряслась к своей питерской родне...

После смерти Алеши Степан Кузьмич резко изменил свое отношение к Корсунским, сперва мирволил, добром поминал свою службу у них, а после нелепой демонстрации, устроенной Корсунской, приказал ей убраться из волости "в двадцать четыре часа".

- Ты знаешь, что она мне сказала? - вдруг вспомнил Быстров. - Приезжаю, говорю: "Что же это вы натворили?" А она мне: "Вот что делает ваша революция!" - "А что она делает?" - спрашиваю. "Убивает детей!" - "Так это же вы, - говорю, - его убили..." А она знаешь что в ответ? "Вам не понять, что такое в нашей среде принципы..."

Самогона больше не было, он залпом выпил стакан молока.

- А теперь по домам.

Пошел за лошадью.

Александра Семеновна тоже оделась.

- А ты куда? - удивился Быстров.

- С вами...

Ему понравилась эта затея, он закутал и Славушку и жену в тулупы, сам стал в санях на колени и помчал.

Ветер был в лицо, снежная пыль оседала на лица.

Степан Кузьмич домчал до Успенского в какие-нибудь полчаса. Все спало в доме Астаховых.

Славушка постучал по стеклу, за окном кухни кто-то завозился, зашаркал в сенях, брякнула щеколда, Надежда открыла дверь.

- Полуночничаешь? - сказала беззлобно, в полусне.

Слава тихо вошел в комнату. Луна лила в окна призрачный белый свет. Петя весело посапывал, точно бежал во сне. Мама тоже спала. На столе стояло блюдечко с суфле, оставленное для Славушки.

Он подошел к матери. Лунный свет освещал ее. Рука лежала поверх одеяла. Славушка наклонился и поцеловал руку. Мама не шевельнулась. Спит или обиделась?..

Разделся, лег на кровать и закутался с головой, чтоб скорее заснуть. Но и сквозь одеяло слышал, как постукивают за стеной часы: "Тук-тук, тук-тук..." Наступил Новый год. Двадцатый год.

44

Февральские тени бегут за окном, то серые, то голубые, вспыхивает солнце и, дробясь в оконном стекле, пробегает по выцветшим обоям, перелом к лету еле ощутим, но нет-нет да и пахнет весной, особенно по воскресным дням, когда можно не идти в школу.

Вера Васильевна выходит в галерейку. Все идет своим чередом. Бегает по двору Надежда, постукивает где-то молотком невидимый Федосей, что-то заколачивает или приколачивает, стучит ножом в кухне Марья Софроновна, готовит завтрак: "Два кусочка - вам, вам, два кусочка - нам, нам..."

Вера Васильевна дышит чистым воздухом, которого обычно не замечает. Спокойно и свежо, почти как в Москве в погожие зимние дни.

В комнату входит Павел Федорович, в руке у него ведро.

- Вот я тут вам сахарок принес. Дальше как знаете. Осталось около пуда. Всего в доме восемь человек, трое вас, трое нас, Марья Софроновна на сносях, так что дите тоже считаю, да Федосей с Надеждой. По четыре фунта на душу. На будущее прошу не рассчитывать...

Павел Федорович с минуту стоит, точно ждет каких-то вопросов или возражений, и выскальзывает за дверь.

Вера Васильевна ставит ведро на стол.

- Вот вам, ребята, и сахарок.

- Что ж, дели, - говорит Славушка.

- То есть как делить? - удивляется Вера Васильевна. - Кому делить?

- На троих, - предлагает Славушка.

- Зачем же делить? - еще больше удивляется Вера Васильевна. - Мы же вместе...

- Так тебе вообще ничего не достанется, - объявляет судейским тоном Славушка. - Нет уж, дели, каждому свое...

Он настоял, сахар стаканом поделили на три равные доли, и свою Славушка спрятал в этажерку.

- Не понимаю, - еще раз сказала Вера Васильевна. - Раньше ты не отличался скупостью...

Поэтому пили чай врозь, Вера Васильевна и Петя вдвоем и отдельно Славушка.

А дня через четыре обнаружилось, что Славушка пьет чай без сахара.

- Неужели ты съел весь свой сахар? - удивилась Вера Васильевна.

- Съел, - подтвердил Славушка.

- Какой ты сластена! - упрекнула сына Вера Васильевна и тут же пожалела его, придвинула к нему вазочку с сахаром. - Возьми у меня.

Славушка решительно отодвинул вазочку.

Еще позавчера он незаметно достал свой пакет из этажерки и принес в волкомол, ребята как раз собрались на очередное заседание.

- У меня для вас сюрприз, - заявил он, открывая заседание. - Тут немного сахара, надо бы его поделить...

Члены волкомола оживились, давно уже они не видали сахара.

- Откуда это у тебя? - подозрительно спросил Сосняков.

- Откуда бы ни было, - ответил председатель волкомола. - Сахара хотите?

- Разделим, - предложил Терешкин. - Откуда бы он ни взялся!

- А все-таки где ты его достал? - допытывался Сосняков. - Какой-нибудь документ на него есть?

- Какой там еще документ! - разозлился Славушка. - Дают - бери, а не рассуждай.

- Нет, так нельзя, - возразил Сосняков. - Все должно быть по форме.

- Ну и буквоед ты! - огрызнулся Славушка. - Не хочешь - не бери.

- Мы вправе знать, что это за сахар, - настаивал Сосняков...

Не мог Славушка признаться, что отдает собственный сахар, но тут его осенило.

- Быстров дал, вот откуда, - объяснил он не без насмешки. - Пойди спроси, откуда у него сахар.

Пойти к Степану Кузьмичу Сосняков не осмелится, Быстров Соснякову не подконтролен.

- Так бы и сказал, - миролюбиво согласился Сосняков. - У кого-нибудь из кулаков конфисковал, при обыске, не иначе.

- А откуда ж еще, - подтвердил Славушка. - Давайте разделим - и за дела.

Сосняков придвинул к себе пакет, вывалил из деревянной плошки канцелярские кнопки и принялся рассыпать сахар на ровные кучки.

- Это тебе, это тебе, это тебе, а это мне...

Сахар он поделил с аптекарской точностью, и почему-то сахар этот сделался Славушке неприятен, он свернул бумажный кулек, ссыпал в него свою долю.

- А я что-то не хочу сахара, - сказал он. - Отнесу его дяде Грише.

45

В феврале к Астаховым нагрянул странный посетитель, сухощавый человек, в аккуратной серой шинели, с брезентовым вещевым мешком за спиной и с рукой на черной перевязи, какой-то опоздыш минувшей военной осени.