Лев Овалов - Двадцатые годы

- Что делать? - дрожащим голосом спросил Славушка.

- Дождемся утра...

Славушка ослабил подпругу, хотел распустить хомут, тот и сам расхомутился, развязался ремень, пусть пока щиплет траву, сел обратно на дрожки, придвинулся к матери. До чего все-таки с ней спокойней! Прижался.

- Ты положи мне голову на колени...

- Ну зачем? - И тут же положил. До чего тепло, пахнет маминым теплом, которого потом так не будет хватать в жизни, и ничего не надо: ни Козловки, ни Успенского. Тихо, одни, снова он на руках у мамы...

Славушка проснулся от холода. Все было серо-жемчужного цвета: и небо, и трава, и мамино лицо, и туман, уползающий в глубь лощины. Наступало утро, но страшно было оторваться от мамы. Он преодолел этот страх, самый сладкий страх в жизни, страх утраты любимого существа. Они оказались в узкой лощине, сплошь поросшей травой. Лощина сворачивала под углом, у поворота рос камыш. Там, должно быть, начиналось болото. Всходило солнце, и трава сразу сделалась почти черной, а облака в небе зелеными, точно вобрали в себя все оттенки травы, лишь по самому краю лощины брезжил нежный розовый свет, и неожиданно, - Славушка так и не понял, стояла она там или только что появилась, - в камышах показалась птица, тонкошеяя, с длинным острым клювом, жемчужно-серая. Славушка никогда еще не видал живых цапель, может быть, и видел в зоопарке, но не помнил. Цапля была так необыкновенна, что Славушка забыл и холодную ночь, и страх. Цапля повернулась к мальчику, вытянула голову, встала на одну ногу. Всем существом мальчик вобрал в себя это чудо: зеленые облака, розовое сияние и жемчужно-серую птицу; может быть, он и на свет появился только ради того, чтобы пережить это мгновение.

48

С самого утра все в хлопотах - и Елфимов, и Кобзев, и Слава, и Терешкин. Все сбились с ног, все делали сами: подмели зал, убрали ветками берез, как на троицу, расставили скамейки, на сцене повесили самый красивый задник с изображением летнего леса, взгромоздили самый большой стол, накрыли плюшевой алой портьерой.

...Но придет ли кто? Не повторится ли то, что уже случилось? Я да ты, да мы с тобой...

- Ну, кажется, все...

Английские кабинетные часы в библиотеке отзвонили десять часов: конференция молодежи Успенской волости должна открыться в полдень.

Откроется ли?

Слава постоял на сцене, осмотрел зал, спрыгнул вниз... Все в порядке!

Подозвали Колю Угримова.

- Ну как?

Угримов усмехнулся.

- Сюда бы четверти две самогона!

- Я серьезно.

- Чего ж еще, - отозвался Коля. - Все на месте.

Нет, чего-то не хватает. Но чего - Слава не знает. Опустился на скамейку, втянул голову в плечи, задумался. Ребята часто недоумевают: Славке всегда чего-то не хватает!

- Как на свадьбе, - сказал Угримов. - Только б пришли!

Нет, нет, все-таки чего-то не хватало!

- Славка, Славка! - зовет Васька Носиков, пацан из самых маленьких, учится в третьем классе, но всегда околачивается возле взрослых, шмыгая носом и приплясывая босиком у двери. - Тебя Митька кличет, скорей!

- Какой еще Митька?

- Комиссар!

У крыльца на поджаром мухортом жеребце гарцует бесшабашный Митька Еремеев, волостной военный комиссар, член волостной директории, один из любимцев Быстрова.

- Собираете такой митинг, а главное не предусмотрели...

Он великолепен - в зеленой фуражке с высоким околышем, в синем доломане с медными пуговицами, в узких малиновых чикчирах... Будто из оперетты. Но он далеко не опереточный персонаж. Его не взяли в армию потому, что он хром, у него нет ступни, об этом мало кто знает, но в семнадцатом году он вышел один навстречу отряду стражников, присланных комиссаром Временного правительства из Орла для усмирения мужиков, затеявшах дележ помещичьих земель, и угрозами и уговорами заставил отряд повернуть обратно в город.

Еремеев склоняется с седла, протягивает Славе руку.

- Здравствуй.

Расстегивает свою гусарскую куртку и вытягивает из-за пазухи полотнище кумача.

- Возьми. Лозунг текущего момента.

Круто заворачивает жеребца и скачет по аллее среди кустов цветущей сирени.

- Чего он? - кричит Терешкин из зала.

Славушка разворачивает полотнище.

"Все силы на разгром Врангеля!"

- Да, не предусмотрели, - сознается он. - Это надо над самой сценой...

Теперь все в порядке!

Славушка еще раз спрыгивает вниз, еще раз придирчиво осматривает сцену, еще раз перечитывает лозунг и...

И все-таки чего-то не хватает!

- Чего ты такой сумной? - спрашивает Угримов. - Давай по куску гуся?

- Ты что? - возмущается Славушка. - Это же общее!

Лозунг очень кстати, но...

Товарищи с неудовольствием смотрят на Славушку.

И тут появляется Быстров!

Крутя веточку сирени, на мгновение задерживается в дверях, окидывает зал внимательным взглядом и подходит к сцене.

- Готовитесь?

- А вдруг... - Слава недоговаривает.

- Придут, - уверенно отвечает Быстров. - Не могут не прийти. Закономерность времени. Молодежь не может быть в стороне.

Но вот и Быстров задумывается.

- Что, Степан Кузьмич?

- Чего-то... не хватает, чего-то здесь не хватает.

- Чего? - спрашивает Слава.

- Ленина! Быстро, бегом, скажете: я велел. Снимете, и прямо сюда!

Бегут все, даже Угримов. Бегут так, точно от этого зависит успех всего дела.

Врываются в исполком.

- Вы что, очумели?

- Степан Кузьмич велел!

Осторожно снимают со стены портрет Ленина и торжественно несут...

Скорее, скорее! Только бы не поломать раму, не разбить стекло...

Моисеев ставит табуретку, Угримов держит портрет, Слава подает проволоку, и Коля укрепляет портрет посреди цветущего леса.

Ленин чуть улыбается, портрет колышется, и кажется, что Ленин дышит.

- Вот теперь все на месте!

- А как же без Ленина? - подтверждает Быстров. - Все вместе, а он впереди!

Да, теперь все на месте, и Славушка выходит на крыльцо.

Где же делегаты? Указано всем сельсоветам от каждых десяти человек в возрасте от четырнадцати до двадцати прислать своего представителя. Так где же они?

Идут!

Саплин? Да, Саплин. Но кто еще с ним?.. И сколько! Целая ватага... Пять, шесть... десять, пятнадцать... Человек тридцать!.. И подальше еще... И еще...

Полдень. Народ аккуратный. Молодая Советская власть. Зал полон. Заняты все скамейки. Со стороны поглядеть - смешная аудитория. Двадцатилетние взрослые парни и четырнадцатилетние подростки. Девушек наперечет, только из Успенского да из Корсунского несколько школьниц. Парни в заношенных солдатских гимнастерках, в холстинных рубахах, в чунях, в сапогах никого, подростки одеты получше, есть даже в сапожках, принаряжены мамками и папками.

Моисеев записывает делегатов, их уже больше двухсот.

Славушка с надеждой поглядывает на Быстрова:

- Степан Кузьмич...

Но тот бросает их, нескольких ребят, которых приметил и приветил еще с прошлой осени, бросает в глубокую воду.