Лев Овалов - Помни обо мне

Дома Таня молчала. В школе приходилось еще разговаривать, задавали вопросы учителя, обращались одноклассники, а дома молчала, очень уж у нее было подавленное настроение.

Даже мать заметила, что с Таней что-то творится.

- Что это ты такая?

- Какая такая?

- Точно не в себе.

- Я в себе.

- Будто не вижу.

Тут Таня расплакалась, не выдержала и расплакалась перед матерью.

- Да что с тобой?

- Просто все надоело.

- Обидел тебя кто?

- Обидели. В школе.

- Ну, в школе пустяки. Не обидели бы где в другом месте.

Замолчали. Каждая думала о своем. Мать стерла с окна пыль. Сходила в кухню, вымыла ботики. Вернулась, взялась подрубать новую простыню. Она никогда не сидела без дела. Таня тоже села за стол, достала из портфеля учебники...

Вдруг она почувствовала, что мать смотрит на нее.

- Ты что? - спросила Таня.

- Уж если не хочешь со мной поделиться, - сказала мать, - сходи в церковь, помолись, может, и полегчает...

Если бы Таню спросили, религиозна ли ее мать, она затруднилась бы ответить. Называет себя верующей, хотя с богом у нее своеобразные отношения. Она обращается с богом примерно так, как африканцы обращаются со своими божками: все хорошо - идола мажут маслом и ставят на почетное место, а если плохо и молитвы не помогают - хозяин поворачивает божка спиной кверху и задает ему порку. Мать обращается к богу, когда ей надо на что-то пожаловаться или чего-то попросить, она разговаривает с богом, как жена с мужем: дай то-то или купи то-то, хотя бог обычно ведет себя как скупой и равнодушный супруг: ничего не обещает и ничего не дарит. Сохранять ему верность помогает привычка. Лучше безвредный бог, чем новые непроверенные Друзья.

Однако бог-то бог, но от бога ничего не услышишь, а мать может и посоветовать, и поддержать.

- Меня обманули, - осмелев, говорит Таня и опускает голову.

- Как это обманули?

- Ну... Один мальчик. Из нашей школы... - произносит Таня шепотом. Думала, любит, а он...

- А он?

Точно стекло разбилось. Таня поднимает голову, Мать бледнее, чем простыня на ее коленях.

- Что с тобой, мамочка?

- Что он тебе сделал?

- Ничего.

- Что он тебе сделал?

- Да, право же, ничего.

В голосе матери истерические нотки.

- Что вы с ним делали?

Голос матери дрожит.

- Да ты что, мама?.. Ну, разговаривали... Один раз... - Таня опять опускает голову. - Один раз... поцеловал он меня.

Лицо матери багровеет.

- Дрянь! - произносит она негромко, но выразительно. - Я тебя растила, берегла, а ты... Я найду на тебя управу! В школу пойду! Пусть узнают, какая ты! Пусть обоих пристыдят...

- Мама!

- Теперь мама, да? Я и учителей пристыжу... Смотрят они за вами!

- Мамочка!

- Уйди! Уйди от меня! А то опять заработаешь! Видеть тебя сейчас не могу!

Таня знала: румянец на щеках матери - признак гнева. Лучше уйти.

Вышла в коридор, прижалась лицом к стене, заплакала. Неужели мать в самом деле пойдет в школу... Страшно подумать!

- Ты что, Танечка?

Душевная женщина Прасковья Семеновна. Ни с кем никогда не ссорится. Достатки ее невелики - работает санитаркой в больнице, а всем готова помочь.

- Мать, что ли, обидела?

Обнимает Таню за плечи и ведет к себе.

Вся комната у нее загромождена ящичками, коробочками и футлярами из-под каких-то загадочных вещей.

- Садись, милок, на кровать. Дать тебе апельсин? Меня один больной угостил.

Говорит, как водичка льется, утешительно журчит голосок.

- Мать, что ли, обидела? - переспрашивает Прасковья Семеновна.

- Да нет, просто так. Неприятности.

- А ты перекрестись, - советует Прасковья Семеновна. - Сразу полегчает.

Таня улыбается и крестится, больше в угоду доброй Прасковье Семеновне.

- Вот и хорошо...

Прасковья Семеновна облегченно вздыхает.

- Не с кем посоветоваться, - жалуется Таня. - К маме не подступиться...

- А ты с учителями.

- Что вы!

- Или с подругами.

- Не могу.

- И правда, какой от них толк, такие же девчонки... - Добрая женщина задумывается. - Хочешь, сведу к одному человеку? Большого ума мужчина. К нему многие ходят. И поприветит, и присоветует...

- Кто это?

- Духовник мой. Отец Николай. Я к нему шестой год хожу к исповеди, всем священникам священник - простой, добрый, уважительный...

- А мне он зачем?

- Ты послушай пойди, это не театр, денег он с людей не берет...

Мать тоже советует сходить в церковь. Но о чем можно говорить со священником?

А Прасковья Семеновна все журчит и журчит:

- Ни о чем я тебя не спрашиваю, мне, старой дуре, не разобраться, а этот и просветит, и наставит...

Журчит, журчит, и Таня начинает думать, что она ничего не потеряет, отчего бы и не пойти, может, она и говорить с этим отцом Николаем не станет, а вдруг впрямь умный человек, сумеет утешить...

- Хорошо, - соглашается Таня.

- Ах ты голубка моя! - восклицает Прасковья Семеновна. - Это бог наставил тебя!

УТВЕРЖДЕНИЕ В ВЕРЕ

Уговорились пойти в воскресенье. Не слишком рано, после двенадцати, когда отойдет обедня. Прасковья Семеновна заранее условилась со священником.

Шли быстро, будто на работу. Свернули в подъезд старого многоэтажного дома.

- Разве не в церковь?

- Зачем? Поговоришь на спокое, без лишних глаз...

Дверь им открыла пожилая женщина, почти старушка. Кивнула Прасковье Семеновне, знала, должно быть, о посещении, повела за собой.

Таня шепотом спросила Прасковью Семеновну:

- Жена?

- Сестра.

Таня не очень-то рассматривает комнату. Все ее внимание поглощено человеком, к которому они пришли. Умный или так себе? Добрый или только притворяется добрым? Старенький и простой. Это увидела сразу. Чем-то похож на доктора, который лечил ее, когда она болела корью, и чем-то не похожий ни на кого.

Прасковья Семеновна подошла под благословение.

- Благословите, батюшка.

Он наскоро ее перекрестил и торопливо отдернул руку, точно стеснялся Тани.

- С чем пожаловали?

Указал посетительницам на стулья.

- Да вот, привела к вам девушку.

- На предмет чего?

- Для назидания.

Отец Николай усмехается:

- В каком же назидании нуждается... Вас как зовут?

- Таня.

Таня не выдерживает:

- Вот мне говорят: молись, молись, а я даже не знаю...

- Есть ли бог?

Отец Николай угадал. Этот вопрос часто задают, и он неизменно отвечает - есть. Но когда речь заходила о доказательствах, отец Николай не столько прибегал к доводам рассудка, сколько обращался к чувствам собеседника.

Он и на этот раз не пытался ответить, указал Тане на кресло, подал ей книжку:

- Почитайте. Евангелие. Не торопитесь. Поразмыслите. И о нем, и о себе...

Раскрыл книжку, отошел. Вполголоса говорил с Прасковьей Семеновной. Потом голоса смолкли. Таня выглянула из-за спинки кресла - никого. Ее оставили одну.

Священник раскрыл перед ней Евангелие от Матфея. "От Матфея святое благовествование". Главу, где повествуется о мучениях и казни Христа. Таня принялась читать. Поначалу медленно, отвлекаясь мыслями к себе. Но постепенно фабула ее увлекла. Она стала обращать внимание на отдельные выражения, и ее по отношению к самой себе охватила ирония - что у нее за страдания в сравнении с муками, выпавшими на долю этого человека! "Плевали ему в лицо и заушали его, другие же ударяли его по ланитам..." Таня опять подумала: есть ли бог? Ведь в Евангелии речь идет о сыне человеческом! Но мог ли выдержать все это человек, если бы не был богом?..