Лев Овалов - Помни обо мне

По дороге заехали в цветочный магазин. Прасковья Семеновна на свою зарплату живет в обрез, но для Архипа Петровича ничего не жаль, купила горшочек цикламенов.

На кладбище голо, пустынно. Апрельский ветерок подсушил дорожки, кое-где зеленеет ранняя травка, могилы и клумбочки обложены прошлогодним пожухлым дерном. Посетителей мало.

Дошли до кладбищенского захолустья, где ни купцов, ни статских советников, где сплошь невзрачные памятники и кресты, могилы последних десятилетий. Добрались до Архипа Петровича.

Деревянный заборчик синего цвета, ажурный чугунный крестик, купленный Прасковьей Семеновной у какого-то проходимца, вернее всего, позаимствованный продавцом с чьей-то заброшенной могилы, фотография в черной металлической рамке, веночек из жестяных листьев...

Прасковья Семеновна принялась вкапывать в землю горшочек с цветком. Таня пошла побродить по сырым дорожкам. Грустно вокруг, а на душе еще грустнее. Прочитала надписи на памятниках, вернулась обратно.

Прасковья Семеновна замерла на скамеечке, лицо у нее отсутствующее, должно быть, молится, земля сырая, на коленях сейчас не постоишь.

Чтобы не потревожить ее, Таня опустилась на скамеечку по соседству, молится и не молится, но тоже задумалась, не сразу поняла, что ее о чем-то спрашивают.

- Кого, девушка, похоронили?

Даже вздрогнула от неожиданности. Не заметила, как возле нее очутилась эта женщина. В сизом пальто. В клетчатом шерстяном платочке. Лет сорока. Лицо простое и какое-то очень участливое.

- Простите. Спрашиваю: кого похоронили?

- Не хоронила я...

- Значит, еще хуже. Надежду похоронили. Обманул кто или обидел?

- Никто меня...

- Очень уж вы туманная...

Подошла Прасковья Семеновна:

- С кем это ты, Танюша?

Незнакомка встрепенулась:

- Это мама ваша?

- Нет, соседка, в одной квартире живем.

- Говорю, больно грустная ваша Таня. Думала, похоронила кого. Чего ж она сюда?

- Я на мужнину могилку, а Таня за компанию.

- И я к мужу. Рядом с вашим лежит.

Завязался общий разговор - об уходе за могилками, о мужьях - какие это были хорошие люди, как внимательны были к женам.

С кладбища поехали втроем. Незнакомка проводила новых знакомых до самого их дома.

- Очень мне Танюша понравилась, - сказала она на прощанье. - Только чего-то сильно печальна. Не иначе как на душе обида.

- Может, зайдете? - забеспокоилась Прасковья Семеновна. - Чайку сообразим...

Незнакомка отказалась:

- Спасибо, тороплюсь, поздно.

И еще раз погладила Таню по руке:

- Ты, доченька, не ищи у людей правды, ищи у Него. Он никогда и никого не оставит ни в беде, ни в горе.

Бывают же такие случайности! Таня возвращалась из школы и у самого своего дома столкнулась с незнакомкой, с которой вчера разговорилась на кладбище.

- Танечка!

- А вы разве здесь...

- Да не здесь, а была по делам. Как настроение?

- Ничего.

- Ничего - пустое место. Очень уж ты мне понравилась! Проводи меня.

Тане неудобно отказаться, женщина приветливая, да еще так ее хвалит.

Пошли по тротуару, опять говорила больше незнакомка, в душу к Тане не лезла, ничего не выпытывала, только вела себя так, точно все ей известно, уговаривала не расстраиваться, ласково утешала и лишь подчеркивала, что у людей помощи не найдешь, не оставит один бог.

А когда слова ее как-то обволокли Таню, она вдруг предложила поехать к ней, посидеть у нее дома.

- Отвезу-ка я тебя к себе, Танечка. Очень уж ты пришлась мне по душе. Узнаешь дорогу, будешь заходить, как взгрустнется...

Не спрашивая согласия, повлекла Таню за руку, и не успела Таня подумать, ехать или не ехать, как очутилась в троллейбусе, а сойдя с троллейбуса, пошла уже с незнакомкой, как со старой знакомой.

А та назвала остановку, улицу, переулок, в который они свернули, и сказала, чтобы Таня запомнила и номер квартиры, и дом.

- Только других ко мне не приваживай, - предупредила новая знакомая. Я всяких шалтай-болтай не люблю, я сразу разобралась, что в тебе божья душа.

А когда ввела Таню к себе в комнату, то и назвалась:

- Зовут меня Зинаида Васильевна, так ты меня и зови.

В комнате чисто, уютно, тихо, Большая кровать с горою взбитых подушек, комод, иконка в раме за стеклом, на подоконнике комнатные цветы - столетник, фуксия, лилия, на полу фикус под самый потолок, в углу на стене вешалка с одеждой, отрывной календарь, грамота...

- За ударный труд, - без тени хвастовства пояснила хозяйка, заметив взгляд Тани. - На чулочной фабрике я работаю.

Вела себя свободно, непринужденно. Тане почудилось, будто бывала она в этой комнате много раз.

- Пойду чайник на газ поставлю...

Ушла, надолго оставила Таню одну, Таня в одиночестве как-то еще больше привыкла к комнате. Вернулась с кипящим чайником.

- Не соскучилась? А я в булочную сбегала, конфеточек для тебя купила...

Напоила Таню чаем, ухаживала за ней, как за дорогой гостьей, ни о чем не расспрашивала, наоборот, рассказывала о себе:

- Одна живу, совсем одна, раньше общая квартира была, да я отгородилась, прорубила отдельный вход. Муж у меня машинист был, попал в аварию, с тех пор у меня никого. Другие скучают, а я помолюсь - и все на месте. Хочешь, почитаю тебе?

Убрала со стола посуду, усадила гостью поудобнее, подложила под руку ей подушечку, зажгла настольную лампу, из комода достала книгу.

- "Кто ищет Христа, пусть тот вступит в странническую жизнь и ищет Его и действительно найдет Бога в сей жизни. Кто желает совершенства, пусть тот изберет странническую жизнь, в ней познает он путь к совершенству, в ней найдет совершенство. Очистится от скверн, освободится от всякого лукавства, облечется в сокрушение и смирение. Кто хочет преуспеть, тот должен учиться сему вне своего отечества, и хотя он еще на земле, но сердце его уже на небе..."

Читала не торопясь, иные слова повторяла, внушительно, громко, заметно было, что чтение доставляет удовольствие ей самой.

- Что за книга? - поинтересовалась Таня.

- "Цветник", - объяснила хозяйка. - "Цветник нравственный". Есть такая старинная книга.

Не все понятно, что читает Зинаида Васильевна, но самый звук ее голоса, мягкий свет, тишина вокруг растревожили Таню чуть не до слез, и она вдруг, неожиданно для самой себя, призналась Зинаиде Васильевне в том, что ее любил один человек, а теперь разлюбил, что осталась она одна и ничего больше не хочет от жизни.

Она что-то преувеличивает, что-то искажает, сама не различает, где правда и где выдумка, преображает действительность, как подсказывает ей ее чувство...

Зинаида Васильевна погладила девушку по голове и опять ни о чем не стала расспрашивать, лишь сказала:

- А ты молись...

И опять обратилась к книжке:

- "Девство настолько выше брака, как золото выше серебра, как пшеница выше соломы, жемчуг - раковины, золото - земли, плод - корня. Всякая добродетель велика, и приобрести ее - предмет самого сильного желания, однако нет столь высокой добродетели, как девство. Ибо девство есть та добродетель, которая первее всего воссияла в раю, прежде чем змий коварно обманул наших прародителей. Брак начинается и оканчивается тлением, девство же возводит мир к нетлению и делает людей ангелами..."