Всеволод Овчинников - Корни дуба

- Подъем шотландского национализма. - говорят там, - порожден упадком британского империализма. Одно дело - быть пасынком империи, которая правила когда-то четвертой частью мира, и другое дело - быть пасынком "больного человека Европы".

Пришла пора вспомнить, что Акт об унии тысяча семьсот седьмого года был своего рода браком по расчету. Он имел для Шотландии определенную цель: получить доступ к заморским владениям Англии. Имперские горизонты действительно открыли шотландцам новый простор для применения сил и способностей. Но не стало империи - и они вновь почувствовали себя прежде всего не британцами, а шотландцами. Тем более что чертополоху теперь достается куда меньше ухода, чем розе...

По площади Шотландия составляет две трети Англии. По населению же немногим больше одной десятой. Причем 95 процентов жителей - почти 5 миллионов - сосредоточены в Низинах, то есть в юго-восточной половине Шотландии, и лишь четверть миллиона человек приходится на ее северо-западную половину, которую называют Взгорья.

Между Взгорьями и Низинами всегда существовал разительный, причем не только географический, контраст. Горцы, эти бедуины Шотландии, скотоводы и воины, привыкли свысока смотреть на более зажиточных обитателей Низин земледельцев, ремесленников, торговцев. Именно Взгорья с их клановой системой были средоточием шотландского национального духа; именно они послужили оплотом якобитов; именно они же в наибольшей степени пострадали от карательных походов англичан, в особенности от жестокой расправы, которую учинил над непокорными кланами герцог Камберлендский. Однако даже тогда, в XVIII веке, Взгорья насчитывали 25 процентов жителей Шотландии. Ныне же их осталось лишь 5 процентов.

Подобно обезлюдевшему западу Ирландии, пустынность шотландских Взгорий напоминает об участи народов, ставших первыми жертвами английской экспансии. (Лишь здесь, как и в ирландской провинции Коннот, еще сохранился местный язык, на котором говорят всего 70 тысяч шотландцев.)

Население современной Шотландии сосредоточено главным образом в Глазго и долине реки Клайд. В конце XVIII века именно там, как и в прилегающих районах Северной Англии, у месторождений антрацита и железной руды, возле морских заливов, удобных для строительства верфей, набирала силу промышленная революция. Но именно эти традиционные отрасли британской индустрии - угольная промышленность, черная металлургия, судостроение переживают в послевоенные годы наибольший упадок из-за нежелания предпринимателей вкладывать деньги в их модернизацию.

Развитие новых, перспективных отраслей явно тяготеет к юго-востоку страны, к Лондону. Шотландии же выпала участь периферии, которая особенно болезненно ощущает свою чрезмерную зависимость от шахт, домен и верфей. Именно в долине Клайда находится 115 из 120 официально зарегистрированных в Британии "зон упадка". По критическому состоянию жилого фонда, или, проще говоря, по количеству трущоб, Глазго не имеет себе равных среди городов Западной Европы.

Средний доход на семью в Шотландии почти на одну треть ниже, чем в Юго-Восточной Англии. Жизненный уровень одного миллиона человек, то есть каждого пятого жителя, вплотную соприкасается с официальным рубежом бедности. Еще один миллион шотландцев за послевоенные годы эмигрировал на чужбину (за пределами родины проживают более 20 миллионов шотландцев).

Все эти социально-экономические трудности Шотландии, помноженные на общие для всей Британии последствия распада колониальной империи, давно уже подогревали националистические чувства, рождали толки о том, что лондонские власти слишком далеки от шотландских проблем и решение их способны найти лишь сами шотландцы. Но когда разговоры о какой бы то ни было самостоятельности доходили до коридоров власти в Лондоне, там лишь скептически кривили губы: - На чем же думают прожить без нас эти шотландцы? На экспорте виски? И вот 70-е годы вдруг влили в шотландский национализм совершенно новую струю: началось освоение нефтяных богатств Северного моря. Причем большинство месторождений в его британском секторе оказалось именно у берегов Шотландии.

Само собой разумеется, что поток черного золота породил в Лондоне и Эдинбурге весьма различные планы и намерения.

- Прежде англичане твердили нам, что для независимости мы слишком бедны. Теперь же оказалось, что мы для этого слишком богаты, - иронизируют шотландские националисты.

В своих лозунгах о черном золоте националисты явно делают ставку на своекорыстие обывателя: "Лучше богатая Шотландия, чем бедная Британия!", "Если нефть сулит что-то для 56 миллионов британцев, значит, она может дать вдесятеро больше 5 миллионам шотландцев!"

Выступая за независимость Шотландии, националисты имеют в виду создание конфедерации британских государств наподобие Северного союза, объединяющего скандинавские страны, или Бенилюкса. Шотландцы тогда остались бы британцами в такой же мере, в какой норвежцы считаются скандинавами. Итак, "твидовый занавес", как окрестила пресса амбиции шотландских сепаратистов, стал все более настораживающим видением на британском политическом горизонте.

Надписи "Англичане, убирайтесь домой!" можно увидеть и в Уэльсе. Но там рост националистических настроений имеет не столько политическую, сколько культурную окраску. Он проявляется, в частности, как движение за распространение языка (на котором говорят 600 тысяч из 2800 тысяч жителей Уэльса), за сохранение народной песни и других форм самобытной национальной культуры.

Уэльс стал частью Англии еще в средние века. Чтобы закрепить свою власть над завоеванным горным краем, английские короли возвели там немало замков. Но местные вожди то и дело проявляли непокорность. И в 1281 году Эдуард I решил, по преданию, перехитрить их. "Если вы присягнете на верность английской короне, - сказал он, - обещаю, что княжить вами будет человек, который родился на земле Уэльса и не знает ни слова по-английски". А когда местные вожди клятвенно признали власть Англии, Эдуард I показал им своего младенца, родившегося накануне в Орлиной башне замка Карнарвон. (С тех пор наследник британского престола по традиции носит титул принца Уэльского.)

Уэльс был когда-то британским Донбассом. В его индустрии доминируют сталь и уголь. Но сейчас именно эти отрасли переживают упадок, который, как и в Шотландии, сказывается там особенно болезненно. Уэльс, правда, богат водой снабжая ею главные города и промышленные центры Англии. Но хотя местные националисты стараются усмотреть в этом некую аналогию с шотландской нефтью, для сепаратизма в Уэльсе попросту нет экономической почвы.

Тем не менее рост влияния национальных партий в Шотландии и Уэльсе способен серьезно сказаться на соотношении политических сил в общебританском масштабе. Лейбористы считают эти национальные окраины своими традиционными оплотами, без которых им трудно добиться большинства над консерваторами в палате общин а значит - быть правящей партией.