Иван Панькин - Начало одной жизни

Особенно привязался я к Володе после одного случая. Мы ехали на пассажирском поезде по казахской Голодной степи. Дул холодный ветер, а ехали мы на крыше вагона. Ветер пронизывал до костей. Нам очень хотелось есть. Петька сказал мне:

- Пойдем-ка, Ванятка, может, в вагоне достанем шамовки.

Мы слезли с крыши и зашли в вагон. Петька прошел вперед, а я остановился и увидел, как пассажир отложил консервную банку в сторону. Меня, словно магнитом, притянула к себе эта банка. Я подошел, схватил банку и тут же побежал к выходу.

- Ты куда это, негодяй? - закричал здоровенный мужчина и бросился за мной.

Я хотел пробежать в следующий вагон, но дверь оказалась закрытой. Я бросился к ступенькам, надеясь перешагнуть на буфер и там по лестничке взобраться на крышу, но поскользнулся и полетел под откос. Когда я очнулся, рядом со мной был Володя. Оказывается, он, увидев меня летящим под откос, спустился с крыши и на полном ходу прыгнул за мной. Я очень ушибся, все тело было в ссадинах, не мог идти. Я спросил Володю:

- А как же ребята?

- Не знаю, - сказал Володя, - они поехали дальше. Если мы им нужны, они слезут на следующей станции, а если нет, то, значит, поедут дальше, это уж их дело.

Володя тоже прыгнул неудачно, он, как и я, ободрался и сильно ушибся. Однако он взвалил меня на спину и понес к следующей станции, а в этой степи перегоны очень большие.

Мы, наверное, замерзли бы тогда, если бы нас не подобрал путевой надсмотрщик, казах. Володя тащил меня уже на четвереньках, он сам не мог держаться на ногах. В будке надсмотрщика мы прожили почти целую неделю.

Когда я более или менее поправился, мы отправились вдоль железной дороги пешком к станции. Километров через пять нам встретился пассажирский поезд.

Вдруг с поезда скатился какой-то комок. Когда комок развернулся, мы увидели цыганенка Петьку.

- Володя, Ванятка! - закричал он. - Сколько станций я объездил... Где же вы были? Ну, наконец-то опять все вместе.

- А где же Люся? - спросил я.

- Да вот здесь, на станции сидит.

- Ну что ж, друзья, - сказал Володя, - поедемте дальше, в Ташкент.

НА РОДИНЕ ТУХТУСУНА

Ах, что за город Ташкент! Он весь утопает в садах, по улицам текут маленькие речки, здесь их называют арыками. В Ташкенте все называют по-другому. Телеги - арбами, заборы дувалами, дома - кибитками... А дома тут совсем не похожи на наши, они без крыш и сделаны будто не людьми, а вылеплены из глины ласточками.

Сами ташкентцы одеваются совсем иначе, чем русские и мы, мордва. Мужчины ходят в длинных полосатых халатах, на головах у них чеплашки, какие я видел в наших краях на татарских мальчишках. Женщины носят просторные цветастые платья, поверх которых накидывают балахон с волосяной сеткой. Этой сеткой закрывают лицо, должно быть, для того, чтобы их не сглазили.

Больше всего в этом городе мне понравился базар.

Чего только нет на ташкентском базаре: изюм, курага, грецкие орехи, пучки сушеных дынь, сплетенные, как бабьи косы, айва... Мои друзья говорят, что в Ташкенте растет только все сладкое. Это, наверное, правда, потому что здесь даже редька и та сладкая.

Каждый день мы, как мухи, кружимся вокруг продавцов фруктами. Ташкентцы - народ очень щедрый.

Прежде чем продать свой товар, они сначала просят его отведать.

- Ой, уртак! - на весь базар голосят торговцы. - Хочешь купить урюк? Кушай, мой сладкий урюк, половина сахар, половина мед.

Мы, растянувшись цепочкой, ходим вдоль прилавков и пробуем все, что предлагают нам, и прихваливаем:

- Какая же вкусная у вас курага!

Но ищем еще вкуснее. А когда доходим до конца фруктового ряда, убеждаемся, что незачем нам и покупать: пока мы снимали пробы, достаточно наелись.

Примерно недели две торговцы, принимая нас за покупателей, щедро кормили всякой всячиной, потом мы им намозолили глаза, и нас стали отгонять от прилавков.

- Что же теперь будем делать? - спрашивал я у своих друзей.

По приезде в Ташкент главенствующим у нас стал Тухтусун. Как-то раз он вывел нас за город и сказал:

- Не волнуйтесь, ребята, я сейчас накормлю вас такими ягодами, от которых вы станете сразу богатырями.

- Неужто тут такие ягоды есть? - удивился я.

- А как же, здесь всякие ягоды растут, - ответил Тухтусун.

Я не раз от бабушки слышал о таких ягодах. Старый человек их покушает - становится молодым, а молодой - богатырем. Действительно, Тухтусун нас привел к тутовым деревьям.

Сидя на дереве, Тухтусун говорил:

- В Ташкенте люди очень хитрые, ягоды кушают сами, а листьями кормят червей, а они после этого рождают шелк.

"Если я попаду в деревню, - думал я, - обязательно разведу червей и все время буду в шелковых рубашках ходить. И бабам, конечно, на юбки буду давать. Жалко, что ли?"

Попробовав тутовые ягоды, мы решили обосноваться около них. Тухтусун где-то достал небольшую корзиночку и сказал:

- Пока не кончится тутовая пора, эта корзиночка нас будет кормить.

Мы каждый день наполняли ее ягодами и отправляли Люсю на базар. Взамен ягод она нам приносила лепешки. Зажили как будто ничего, более или менее сытно и спокоййо. Но тут у нас случилось несчастье. Заболел Тухтусун. Мы не знали, что с ним делать. Клали на его лоб мокрые тряпки, а он все кричал:

- Жарко мне, жарко!

Он припадал к арычной воде и подолгу пил, а иногда бредил, вспоминал своего отца и пел на родном языке длинные песни. Когда ему становилось легче, он рассказывал о себе и о своей родине. Из его путаных и отрывистых рассказов я узнал тогда, что Тухтусун родился где-то высоко в горах, под самыми тучами, в неизвестной мне Таласской долине. Мать Тухтусуна умерла, когда он был еще совсем маленьким. Отец его был манасчи - певцом о герое богатыре Манасе *. Он сам сочинял разные песни. По словам Тухтусуна, его песни очень любили в народе, поэтому во всех кыштаках и горных аилах он был всегда желанным гостем. Потом он подружился с русскими батырами и стал петь песни против баев. За эти песни какие-то неизвестные люди его и убили. После смерти отца Тухтусуна взял на воспитание один русский батыр и увез к себе домой, в большой город. Чистенький домик батыра Тухтусуну очень понравился, но в нем пришлось пожить не более половины дня. Вечером батыр сунул ему под мышку какой-то узелок и сказал:

- Пойдем, Тухтусун, в баню.

Что такое баня и с чем ее кушают, тогда Тухтусун не знал, но, если приказывает старший, значит, нужно идти, и он поплелся за ним. Батыр привел его в какой-то дом; раздел донага и затащил в большую комнату с каменными сиденьями, а в этой комнате была такая жара, что нельзя было дышать, захватывало дух. Тухтусуну показалось, что у него от этой жары, как сырые листья на костре, начали сворачиваться уши. А батыр ему говорит.

- Сиди, сиди, Тухтусун, жар костей не ломит.