Вера Панова - Евдокия

- Вот я тебе книжек принесу, дочка.

И принес. Наталья что-то уж очень быстро их прочла, Евдоким хотел ее проверить, но для этого надо было самому прочесть эти книжки, а у него не было времени: его выбрали председателем цехкома, от множества дел некогда было вздохнуть.

- В школу надо тебя! - сказал он.

Евдокия вступилась:

- Куда ей наукой голову трудить? Вон она какая слабенькая! Пусть откормится порядком, а там ее к портнихе отдать бы в ученье, золотое ремесло. Хочешь, Наташа, портнихой быть?

- Нет, не хочу! - сердито и резко ответила Наталья.

Она поправлялась быстро. Евдокия перешивала для нее платья покойной мачехи и помаленьку приучала ее к хозяйству. Наталья все делала без охоты, - норовила скорей кончить дело и бежать к книжкам, - но споро. Только вышивать она полюбила: сидит часами, аккуратно водит иглой и думает о чем-то. Как-то Евдокия услыхала: Наталья пела! Еле слышно пела она, и лицо у нее было ясное, детское. Евдокия умилилась... Когда Евдоким однажды сказал: "Слышь, Наташа, зови меня папой, а Евдокию мамой, ты же у нас дочка", Наталья тихо сказала: "Ладно".

6

Евдоким приезжал с завода, с Кружилихи, поездом. Доехав до станции, он неторопливо шел домой, минуя центр города. С ним был Шестеркин. На углу Сибирской они услышали пронзительный женский визг:

- Держите! Держите вора!

Что-то метнулось в сумерках, пригибаясь. Сейчас же затопали десятки ног. Кто-то кинулся наперерез, - толкнули, схватили, навалились, прижали к земле небольшого мальчишку.

Женщина в котиковом манто, в фетровых ботах до колен, подбегала, неуклюже раскатываясь на льду:

- Украл! Украл! Ах, боже мой!

- Чего украл-то? - спросил чей-то голос. Другие голоса перебили, загалдели:

- Отдавай!

- Где у него?

- Кому передал, говори!

- Жулики проклятые, проходу нет от них!

Женщина в манто верещала:

- Сумочка! Сумочка! Ради бога!

На нее никто не обращал внимания - сбились в кучу, стремясь расправиться с мальчишкой... Евдоким подошел, обеими руками разгреб толпу:

- Ну, кончай базар. Самосуд ладите, что ли?

Рукой в великанской рукавице он вытащил мальчишку из толпы и поставил перед собой:

- Где сумка?

Мальчишка трясущимися детскими руками достал из-под тряпья, откуда-то с живота, сумку и подал. Евдоким показал ее женщине:

- Ваша?

- Слава богу! - всхлипнула женщина.

- У, распустила губы из-за дерьма, - сказал кто-то в той самой толпе, которая собиралась оттаскать мальчишку. - Паразиты чертовы, нэпманы, готовы удавиться за целковый...

- Пойдем-ка со мной, красавец, - сказал Евдоким.

- Дяденька, - заныл мальчишка, - отпусти! - Кровь текла у него по губам и подбородку, и он хлюпал носом, пугаясь алых капель, падающих на снег. - Дяденька...

- Ладно, давай печатай! - сказал Евдоким.

Он привел мальчишку к себе домой и сказал Евдокии:

- Принимай гостя. Дай умыться чертенку да покорми.

- Я холодной водой не могу мыться, - сказал мальчишка, видя, что Евдокия наливает в таз воду из кадушки. - Я малокровный.

- Скажи, какой нежный! - сказала Евдокия, но все же налила ему теплой воды. Мальчишка мылся так, словно боялся испортить свою красоту. Евдокия зашла сзади, одной рукой охватила его, а другой старательно и бесцеремонно вымыла ему лицо.

- Не дерись, зараза! - закричал мальчишка. - Дяденька! Тетка дерется!

Вымытый, он оказался блондином с бледненьким смышленым лицом. Ноздрю, из которой еще сочилась кровь, он зажал пальцем.

- Вшей-то на тебе, поди... - сказала Евдокия. - Всю квартиру зачумишь. - И она дала ему старые рабочие брюки и рубашку своего отца Евдокимова одежа была бы велика непомерно. Весь чистенький, мальчишка нерешительно присел у края стола. Евдоким протянул ему ломоть хлеба; мальчишка так и впился в хлеб руками и зубами. На щеках у него проступили два круглых, как яблоки, красных пятна.

"Господи, много ли надо, - подумала Евдокия. - Умыли, согрели, глядишь - вовсе другое дитя, на человека похож..." Она отрезала ему кусок студня и спросила:

- Откуда ты?

- С Волги, из Самары, - ответил он, всей пятерней взяв кусок.

- Отец, мать есть?

- В голодовку померли.

- А звать как?

- Андрей.

Она уложила его на печке, чтобы он прогрелся хорошенько. Евдоким сказал, что утром отведет его в приемник.

Утром мальчишки на печке не оказалось, не оказалось и Натальиной шубейки на вешалке. Лохмотья свои, что Евдокия накануне стащила с него, мальчишка забрал тоже.

- Ты больше води уркаганов в дом, - сказала Евдокия, расстроенная пропажей шубейки. - Еще не то будет.

Евдоким рассердился:

- Води, води!.. А тебе б догадаться, поснимать с вешалки, попрятать...

Месяца через два Евдокия, придя с рынка, увидела в кухне Андрея. Он сидел на полу - ворохом грязного тряпья - и хлебал щи. Наталья стояла и серьезно смотрела на него.

- Здравствуй! - сказала Евдокия. - Ты как, с ночевкой пришел?

Андрей поднял чумазое лицо и сказал:

- Я, тетка, больше не буду. Я могу тебе дров напилить, если хочешь.

- Он озяб очень, - сказала Наталья. - У него ботинки отняли.

Андрей, в самом деле, был совсем босой. У Евдокии сжалось сердце, когда она увидела его маленькие черные ноги. Она сама пришла с мороза и, хоть была в тулупе, валенках, пуховом платке и толстой шали, озябла так, что губы у нее одеревенели. Все-таки она не утерпела - попрекнула:

- А шубейку где девал? Шубейку небось загнал, а сам голый-босый явился?

- Ну мама! - строго сказала Наталья. - Зачем говорить, когда все ясно.

- Чего тебе ясно? - спросила Евдокия.

- Говори не говори - шубейки все равно нету, - ответила Наталья. - И нельзя голого и босого человека выгнать на мороз.

Евдокия озабоченно помолчала.

- Расселся! - повторила она снова, разматывая свой платок. - На полу собака ест и кошка ест; а человеку за столом сидеть указано... Неси, Наташа, таз, а я теплой воды достану. Вставай мыться, малокровный!

7

Наталью и Андрея отдали в школу. Евдоким сам купил им тетради, сумки, пеналы.

Наталья училась очень хорошо. Учителя ее хвалили:

- Очень способная девочка, надо ей дать хорошее образование.

Про Андрея они говорили:

- Ленив, дерзок, мученье с ним.

По вечерам Наталья в кухне готовила уроки, а Андрей дразнил ее:

- Чего стараешься? Все равно твое дело девчонское: подрастешь, выскочишь замуж, нарожаешь детей и все забудешь.

- Неправда, не забуду, - отвечала Наталья.

- Врешь, забудешь. Только замуж выйдешь, забудешь и арифметику, и географию, и все.

- Я не выйду замуж, - отвечала Наталья.

- Выйдешь. И ни к чему тебе ученье. Одно провожденье времени, чтоб поменьше дома помогать.

- Мама! - кричала Наталья, не вынеся несправедливости. - Зачем он говорит неправду?!

- Не трожь ее! Что ты к ней пристал, на самом деле? - вступалась Евдокия.