Вера Панова - Евдокия

Она придумывала себе дело: перештопала все чулки, даже такие старые, что не грех бы выбросить; набрала ситцу в мелких розочках - давно ей приглянулся - и пошила наволочки. Шила, позевывала и думала об Ахмете. Куда он исчез? С ним жизнь становилась праздничной. Как он всегда любовался ею, как нежил!.. Повстречать бы его, расцвести на недельку-другую всем телом, всем сердцем; натешиться, налюбиться всласть... А там опять вернуться к своей простой, привычной и по-привычному милой жизни... Но Ахмет как в воду канул.

От Евдокима пришла телеграмма. Никогда еще Евдокия не получала телеграмм, и мысль о том, что эти строчки дошли к ней по проволоке, - так Наталья объяснила, - эта мысль наполняла Евдокию почтением и гордостью. Евдоким сообщал, что везет двух детей и телку и чтобы она все для них приготовила. Ей стало смешно: еще двух детей! Вот так так, да у нее скоро подушек не хватит!

С Натальей они осмотрели дом и решили, что дети будут спать пока на сдвинутых лавках, на сеннике; а потом надо будет купить кровать. Для телки Евдокия очистила дровяник во дворе. Ясно было, что на зиму он не годится, - придется ставить теплую пристройку к сеням.

Евдокия съездила в Курью и приторговала сена. Денег у нее не хватило, пришлось оставить задаток, а рассчитаться она посулила потом.

Некогда стало думать об Ахмете, когда приехал Евдоким с двумя детьми, приехала телка в телячьем вагоне, приехал Андрей из дома отдыха, и столько явилось забот, что за весь день не управишься.

Дети понравились Евдокии. Мальчик был славный, похожий на Евдокима, не баловник, все сидел и рисовал картинки. Он ко всему присматривался и очень скоро спросил:

- Тетенька, а почему Наташа и Андрюша зовут тебя мамой, а мы с Катей зовем тетенькой?

- У Наташи и Андрюши матери нету, - ответила Евдокия, - а у вас мать жива. А я вам тетенька и есть.

- Мама нас не захотела, - сказал Павел. - Она захотела только Афроську, Параню и Витьку.

Евдокия не придумала, что ответить ему на это, и сказала:

- Ну, молод ты еще мать судить.

Павел промолчал, а через несколько дней сказал:

- Тетенька, давай все-таки мы тебя будем мамой звать. - И сказал Кате:

- Катька, ты тетеньку Дуню зови мамой, слышь?

- Почему? - спросила Катя.

- Потому что наша мама нас не захотела.

- Она плохая? - спросила Катя.

- Плохая, - сказал Павел. - Только ты ее не суди, Катька, ты еще молода.

- Ладно, - сказала Катя.

Эта Катя, румяная, тугая, как новенький мячик, огорчала Евдокию. Евдокии хотелось кормить ее с ложечки, - Катя вырывала ложку и кричала:

- Я сама, сама!

Евдокия хотела водить ее в передничках и бантиках, но банты Катя теряла, передники рвала и отовсюду падала. Только ее приоденешь, а она уже бегает грязная, в ссадинах и шишках. Евдокия терпеливо мыла ее, приговаривая:

- Вот послал бог счастье.

- Я сама! - кричала Катя, отнимая у нее мочалку.

Наталья смотрела на малышей свысока. Павел робел перед ней.

- Можно взять вашу книжку "Сочинения Пушкина"? - спрашивал он.

Наталья отвечала небрежно:

- Можешь, только ты там еще ничего не поймешь.

- Можно взять ваш красно-синий карандаш?

- Можешь, только не поломай.

Но однажды она застала его за рисованьем. Красным и синим карандашом была нарисована картина: Людмила в саду Черномора. Сад был голубой, светло-тенистый, и только Людмила была нарисована красным, как язычок пламени в волшебной синеве... Наклонив лоб, прикусив губу, Павел осторожно растушевывал голубую кисею листвы и не заметил, как Наталья заглянула через его плечо.

- Это ты нарисовал? - спросила она недоверчиво. Он мельком оглянулся на нее, заерзал на стуле и покраснел.

- А разве нехорошо? - спросил он немного погодя, поглядев на рисунок, и уже смело повернулся к ней и взглянул ей в глаза.

- Нет, очень хорошо, - сказала она серьезно. Он взял рисунок и протянул ей:

- На.

- А тебе не жалко?

- Нет. Я таких сколько хочешь могу нарисовать, - сказал он. - Только мне нечем.

Она посмотрела на рисунок и сказала:

- Ты бери мои краски. А этот карандаш пусть будет у тебя. Насовсем.

К годовщине Октября Андрей провел в доме электричество. Теперь в кухне и в спальне висели лампочки, дававшие чистый и яркий свет: в спальне - под стеклянным тюльпанчиком лампочка, в кухне - под зеленым жестяным колпаком. И в новой пристройке, где помещалась телка, тоже было электрическое освещение, и Евдоким рассказывал на заводе:

- Малый-то мой свет провел - сам, без мастера.

- Я тебе его еще не так выучу! - кричал Шестеркин. - Ты мне за него знаешь какой магарыч должен поставить? Знаешь?!

- Ну, какой? - спросил Евдоким.

Но Шестеркин сам не знал, какой магарыч ему полагается за обучение Андрея. Андрей уже работал самостоятельно, а Шестеркин по нескольку раз в день подходил к нему и учил его всему, что сам умел, - ему жалко было расстаться с таким понятливым учеником.

На демонстрацию 7 ноября ходила вся семья Чернышевых. Наталья шла со своей школой, Андрей - с заводской молодежью, Евдокия и младшие дети - с Евдокимом. Катю Евдоким нес на плече.

10

В цехе поставили новые машины, привезли пресс небывалой мощности. Шестеркин думал, что его уволят, потому что его уменье при новых машинах станет ненужным, и запил от огорчения. Но его не уволили, а поставили обучать подростков и даже прибавили ему зарплаты.

- Выгнать бы тебя за твою дурость, - сказал ему Евдоким, - да жаль: голова у тебя - когда трезва - хороша.

- Молчи, молчи! - кричал Шестеркин. - Думаешь, машина меня заменит государству? Машину государство купит и продаст, а голову мою никто не купит, ни за какие деньги!

Евдоким пошел учиться на курсы повышения квалификации: без этого не удержаться бы ему в рядах лучших рабочих при новой технике и новых нормах. Свободного времени стало у него еще меньше; но при всех своих заботах он успевал думать о семье, об ее нуждах. Он решил, что нельзя дальше жить в такой тесноте, - повернуться в доме негде.

- Корове у нас просторней, чем нам с тобой, - жаловался он Евдокии. Андрей! Светелку пристроим?

- Безусловно пристроим, - отвечал Андрей.

- Вдвоем справимся?

- Определенно справимся.

- Составь-ка расчет! - приказал Евдоким. - Аккуратно составляй, без роскоши.

В те годы многие рабочие строили себе дома, нетрудно было достать материал в рассрочку, и за одно лето, при помощи Шестеркина, светелка была поставлена. Там стали спать Андрей и Павел. Туда приходили к Андрею товарищи. Они играли на гитаре и хорошо пели, а случалось - спорили о чем-то напечатанном в газете и кричали так, что казалось - вот-вот быть драке. Евдокия подавала им чай и закуску, ей было приятно, что Андрюша подрос и стал развитой и с лица симпатичный, свои у него знакомые, своя какая-то интересная жизнь. Павел, смирно сидя в уголку, слушал песни и споры и рисовал смешные портреты.