Федор Зарин-Несвицкий - Борьба у престола

Было ясно, чего хотела императрица.

Вместе с тем Салтыков передал членам Верховного совета приглашение императрицы к столу.

– Кажется, мы арестованы, – с горькой усмешкой произнес Дмитрий Михайлович.

Шастунов, Макшеев и Дивинский остались среди офицеров в зале; Шастунов относился ко всему апатично. Издали он видел в толпе знатнейшего шляхетства своего отца, но ничто не шевельнулось в его душе. Дивинский был в большом волнении, Макшеев сосредоточен. Несмотря на свое легкомыслие, он понял, что в эти минуты решается судьба России и его собственная!

Шляхетство удалилось во внутренние залы; в аудиенц – зале осталась толпа гвардейских офицеров. Бог весть откуда приходили все новые и новые.

Среди представителей шляхетства Матюшкин сейчас же горячо стал отстаивать свой проект. Но не успел он докончить своих соображений, как послышались крики, шум. Это в аудиенц – зале кричали и бунтовали преображенцы, семеновцы, возбуждаемые Булгаковым, Бецким, Гурьевым и графом Матвеевым.

– Братцы! – кричал полупьяный Матвеев. – Выкинем за окно верховников, выломаем двери, разгоним шляхетство и провозгласим самодержавие Анны!

– Ура, ура! – раздались крики. – Ура, самодержица всероссийская Анна! Ура! Ура!

– Нечего рассуждать, – воскликнул князь Трубецкой. – Императрица сама знает, как полегчить народу.

– Ей надо вернуть то, что у нее отнято, – ее самодержавие, – сказал Кантемир.

– О, нет, – крикнул Юсупов, – мы не согласны!

– Не согласны! —

– Не согласны! – крикнул Матюшкин и немногие другие.

Но их голоса были покрыты криками остальных:

– Самодержавие! Самодержавие!

Двери распахнулись, и еще громче стали слышны неистовые крики гвардейцев. С обнаженным палашом в руке вбежал в залу заседания шляхетства Матвеев.

– Кончайте совещание! – крикнул он. – Офицеры возмущены! Провозглашайте самодержавие, иначе сами ангелы не спасут вас!

– Мы уже решили, – ответил Черкасский. – Да здравствует самодержица всероссийская!

– Челобитная готова, – произнес Кантемир, вынимая из кармана заготовленную ими челобитную о восстановлении самодержавия. – Подписывайте, господа представители шляхетства!

– Подписывайте, подписывайте, – повторяли Черкасский и Трубецкой.

Челобитная быстро покрывалась подписями.

– Бойсе! Как мы обмануты, – с отчаянием произнес Матюшкиы, обращаясь к Юсупову.

Юсупов весь дрожал, лицо его покрылось красными пятнами.

– Нас заманили в западню! Нас предали! Русь продали! – хрипло ответил он. – Кто же! Толпа преторианцев!

За столом императрицы царило тягостное молчание. Из аудиенц – залы доносились крики офицеров, но вот эти крики стали расти, увеличиваться, сливаться в один яростно – восторженный гул.

Императрица встала; за ней поднялись и другие.

– Надо выйти, – сказала она. – О чем они так кричат?..

Едва императрица вышла в залу, как воцарилась мгновенная тишина. Но не успела она подняться по ступеням трона, как поднялась целая буря голосов.

– Ура! Да здравствует самодержица всероссийская!

– Долой верховников! Мы не хотим, чтобы императрице предписывались законы!

– Finis, – тихо произнес Дмитрий Михайлович.

– Игра сыграна, – отозвался Василий Владимирович.

Обнаженные палаши сверкали в воздухе. Несколько офицеров упали на колени у ступеней трона и, поднимая кверху шпаги, кричали:

– Мы твои рабы! Мы готовы отдать тебе жизнь! Повели, и мы бросим к твоим ногам головы твоих злодеев!

Семен Андреевич Салтыков приблизился к трону и, сделав шпагой на караул, громко воскликнул:

– От лица твоей верной гвардии, всемилостивейшая государыня, приветствую тебя самодержавнейшей императрицей всероссийской, как были твои предки.

Его слова были снова покрыты криками» ура».

В это время в аудиенц – залу входили представители шляхетства во главе с фельдмаршалом Трубецким. Непосредственно за ним шел Кантемир. Настало молчание.

– Дозвольте, ваше величество, – начал Трубецкой, – прочесть единодушно выраженные сейчас желания шляхетства и генералитета.

– Мы ждем, – ответила императрица.

Как приговоренные к смерти, слушали верховники роковые слова:

– «…для того, в знак нашего благодарства, всеподданнейше приносим и всепокорно просим всемилостивейше принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвальные предки имели, а присланные к вашему императорскому величеству от Верховного совета пункты уничтожить…»

Еще когда подписывали челобитную, князь Черкасский распорядился послать за Степановым, чтобы он немедленно приехал во дворец и привез кондиции. Чтение продолжалось, но главное было уже сказано.

Императрица встала и громко произнесла:

– Мое постоянное намерение было управлять моими подданными мирно и справедливо, но так как я подписала известные пункты, то должна знать, согласны ли члены Верховного совета, чтобы я приняла предлагаемое мне моим народом?

Последние слова были явной насмешкой. Она спрашивала согласия нескольких человек на принятие того, что предлагал ей, по ее словам, весь народ!

Верховники молча наклонили головы.

В это время Степанов передал Дмитрию Михайловичу привезенные им кондиции, сказав, что ему, именем императрицы, было приказано посланным от Черкасского доставить их во дворец,

Бережно, с благоговением взял Дмитрий Михайлович в руки этот документ, хранивший все его надежды, и, медленным, торжественным шагом поднявшись на ступени трона, низко опустив голову, подал императрице кондиции.

Анна не могла совладать с собой и резким, хищным движением вырвала из рук князя, как драгоценную добычу, заветный документ.

Зимний день кончался. Но ясный свет зимнего яркого солнца, погасая, заменялся другим – странным, красным, зловещим светом.

В большие окна кремлевского дворца врывался этот свет, сперва нежно – розовый, потом светло – красный и наконец кроваво – пурпуровый.

Обитые красным сукном ступени трона под этим светом блестели, переливались оттенками и казались кровавым водопадом. Золотые орлы на балдахине были словно залиты кровью, золотые ручки кресла, темные от тени балдахина, приобрели цвет запекщейся крови.

Кровавое сияние лежало на полу.

Присутствующие с изумлением глядели в окна. Все небо от запада до севера казалось залитым кровью. На лицах лежал странный оттенок. Солнце зашло, но в аудиенц – зале было светло. Словно вся комната представляла собой красный фонарь.

Темным пятном выделялось траурное платье Анны, но кровавыми огнями играла на ее голове золотая корона.

Анна медленно развернула лист и в глубокой тишине, протянув вперед руки и подняв их, резким движением разорвала кондиции сверху почти донизу, с угла на угол, слева направо.