Андрей Зарин - Казнь

– Не ее, а их убить, их убить! – повторил он словно сам себе и, несмотря на дождь, быстро вышел из шалаша. Долинин закричал ему вслед, высунулся и увидел, как Захаров огромными прыжками бежал по дороге к городу. Ему стало страшно…

И теперь, вспомнив эту встречу и свои ощущения, подозрения переросли в нем в уверенность.

«Если он, – он должен сознаться… ради меня, – подумал он. – Я заставлю его! Да! Нельзя убивать безнаказанно людей и потом прятать концы. Убил иди смело сознаваться. Ведь не для грабежа это!«С этими мыслями, больше думая о себе, чем о Захарове, он пошел к нему полчаса спустя после отъезда следователя. Подойдя к двери, он крепко дернул шнур звонка, но на его звон никто не откликнулся. Он дернул второй, третий раз, стал стучать в дверь, потеряв терпение, но внутри было все так же безмолвно и ничто не обнаруживало признака жизни.

Николай оставил дверь и огляделся. Кругом было пустынно и тихо, ни один человек не проходил по улице. Он легко перешагнул низенький забор палисадника, окружавшего дом, и стал заглядывать в окна. Комнаты были пусты; он зашел за угол и наткнулся на открытое окошко. Заглянув в него, он увидел кабинет; в глубине его, на оттоманке, скорчившись, лежал человек, в котором Николай признал Захарова, и, раздраженный, стал громко и грубо звать его:

– Эй вы, как вас звать! – кричал он в комнату. – Вставайте, что ли! Я звонил, звонил! Что вы, прислугу‑то нарочно отпустили, что ли? Ну! Захаров!

Захаров при первом звуке его голоса вскочил как ужаленный и сел, бессмысленно озираясь по сторонам, не соображая, кто и откуда с ним разговаривает.

– Да взгляните на окно, черт возьми! – заорал Николай, потеряв терпение. – И откройте дверь, иначе я в окно влезу.

Захаров обратил к нему свое измученное, апатичное лицо и, узнав его, кивнул головою.

– Здравствуйте, здравствуйте! – ответил Николай. – Идите дверь открыть!

– Разве никого нет?

– Вероятно, если я полчаса звонил и стучал у двери.

– Я сейчас.

Спустя несколько минут Захаров впустил его в дом и пошел назад к себе в кабинет, уже не обращая на него внимания, но Николай решительно вошел за ним в комнату, запер окошко и, глядя на Захарова в упор, сказал ему:

– Сегодня ночью Дерунова убили. Вы знаете?

Захаров вздрогнул, лицо его вспыхнуло, глаза сверкнули, и он вдруг рассмеялся.

– Убит? Очень хорошо! Так ему и надо. Я…

– Да, вы! – жестко сказал Николай и с озлоблением добавил: – Вы – убийца!

Захаров перестал смеяться, угрюмо кивнул головою и ответил:

– Я! Разве я мог простить ему это! Я лелеял эту мечту и убил! – Он нанес удар кулаком кому‑то невидимому в воздухе. Николай отступил от него.

– Чем ударили его? – спросил он тихо.

– Я, я! – словно радуясь, подхватил Захаров. – Я силен! О – о! – Он вытянул свою мускулистую руку. – Я встретил его и вынул револьвер, но он был незаря – жен, и я бросил его… – Захаров вдруг задумался и опустился на диван.

Николай подошел к нему

– Чем же ударили?

– Револьвером, ручкою. Бац! Охо – хо, от такого удара треснет череп у буйвола!

– Зачем вы убили его у нас в саду? Места не было?

– Не было, не было, – повторил Захаров, – я его бац! Ха – ха – ха! – Он задрожал и стал ежиться в ознобе. Николай заметил, что он не переменил одежды и она была еще и теперь сырая.

– Так убийца вы? – будто не поверил Николай.

– Я, я! – ответил Захаров, дрожа и ежась.

– Вы должны донести на себя! – сказал Николай. – Мне нет до этого дела, и я пришел к вам для своего успокоения, а вы должны. А теперь лягте! – он кивнул ему и вышел из кабинета. Притворяя дверь, он видел, как Захаров, скорчившись, упал на диван.

В дверях он увидел сторожа.

– Тебе чего?

– К господину Захарову из управы. Просят его! – ответил сторож.

– Он болен!

– Тогда ключи спрашивают.

Николай вдруг словно очнулся и обозлился. Какое ему до всего этого дело?

– Надо, так и возьми! – резко ответил он. – Вон он там, в кабинете, валяется! А за мной двери запри! – и он быстро вышел на улицу.

«Теперь к Анне! Я успокою ее. Я все объясню, расскажу ей. Правда, я грозился, но угроза и дело – разница. Она поймет и потом сама будет рада. Захаров завтра сознается… а вдруг заболеет, умрет?.. Ну, да мне что! Теперь Аню, Аню!»

У крыльца дома Деруновых толпился народ, двое полицейских стояли для порядка, время от времени на крыльцо входили люди с серьезными, сосредоточенными лицами. Николай увидел Силина, поздоровался с ним. Силин пылко встряхнул ему руку.

– Полчаса, как перевезли его, – сообщил он, – и хлопот было!.. Банк на свой счет хоронит. На панихиду губернатор приедет. Ждем!

– Что сестра? – спросил Николай, думая только о ней.

– Убивается! Сначала истерика, обморок… беда! – он махнул рукою. – Я совсем растерялся. Бегаю, Пашка бегает, нянька бегает, Лиза плачет, а Иван как сыч… Спасибо, Вера Сергеевна приехала, доктора привезла…

– Что же с ней?

– Ну, теперь по – хорошему. Никого только к себе не пускает, кроме Веры Сергеевны; лежит пластом и все говорит: «Казнь, казнь!«Что, красиво? – спросил он хвастливо, входя в зал, и, не дожидаясь ответа, устремился к прибывшим. Николай прошел в угол за рояль и остановился там.

На высоком катафалке, окруженном тропическими растениями, лежал убитый. Часть головы его с поврежденным глазом была забинтована, а другая хранила бесстрастный покой. Выражение ужаса сгладилось на застывшем лице, и оно было таинственно и равнодушно.

Николай огляделся. Народу собралось много. Впереди всех стояла Вера Сергеевна, держа за ручку крошечную Лизу, немного поодаль стояли Можаевы, Весенин и брат Яков, в стороне отдельной группой у окна собрались судейские. Казаринов что‑то оживленно объяснял прокурору и председателю, делая совершенно не соответственные месту и времени жесты; дальше тесною стайкою сбились пайщики Дерунова, недалеко от Николая толпились служащие в банке, а в дверях, почтительно отскакивая в стороны при каждом новом появлении, стояли сторожа, артельщики и мелкие служащие банка.

Силин, приняв на себя роль радушного хозяина, обходил группы, беседуя то с одним, то с другим лицом, и весь сиял удовольствием от разыгрываемой роли. Время от времени он бросался к дверям встречать вновь прибывающих. В зале произошло движение. Вошел священник с дьяконом и дьячком, и, топая ногами, кашляя и сморкаясь, у дверей столпились певчие.

Силин подошел к священнику, но в эту минуту в дверях появился полицеймейстер. Силин бросился к дверям и перегнулся надвое, приветливо улыбаясь и слегка наклоняя голову. В зал вошел губернатор в сопровождении Анохова, который шел подле него бочком. Губернатор прошел через зал и остановился подле Можаевых.

Началась панихида. Николай почти не слышал ее. Вот лежит бездыханное, холодное тело Дерунова, и он равнодушен к нему, а всего только вчера он грозил ему кулаком и готов был убить его. Вчера он считал его преградою к своему счастью, а сегодня труп его – словно укор. Но кто причина его смерти? Не его ли грубый намек взорвал Захарова и тем самым поджег фитиль?.. Николай вдруг очнулся и оглянулся с тяжелым ощущением. В углу, с другого конца рояля, стоял Лапа и, казалось, дремал, некрепко держа в руках зажженную свечку.