Павел Пепперштейн - Ватрушечка

Плещеев согласно кивал головой.

- А над чем вы сейчас работаете? - спросил он.

- У меня в гостинице два незаконченных рассказа - "Ватрушечка" и "Румцайс".

- Ватрушечка? Вы как раз только что упоминали о ватрушечке.

- Лейтмотив. Наверное, что-то из детства.

- Мы могли бы зайти ко мне на чашку чая, - сказал Плещеев. - Эльза иногда готовит ватрушки в германском стиле, с корицей. Но... тут есть одна загвоздка. Моя жена - член неофашистской партии. Не знаю, не смутит ли это вас?

- Как, ваша жена - наци?! - изумился я. - И вы это терпите?

- Ах, вы не представляете, сколько это мне доставляет неприятностей! Но что остается делать? Не разводиться же из-за политических разногласий. Когда мы с Эльзой поженились, она была слегка "розовой". Потом все "краснела" и "краснела". Меня это раздражало безумно. Я выбрасывал в помойку книги Маркузе и статьи Пол-Пота, рвал плакаты с ликами Мао и вихрастого Троцкого. Наконец я смирился, но вскоре Эльза внезапно "позеленела". Началась новая напасть! По квартире ползали вымирающие животные. Все столы были заставлены пробирками с водой наших рек в разной степени загрязнения. Теперь же "красное" и "зеленое", видимо, наслоились друг на друга, образовав "коричневую" смесь. Эльза опять переоборудовала квартиру Теперь она предпочитает то, что я называю "гитлерюгендстиль", - смесь неофашизма и неомодерна.

Черные дубовые панели и белые статуи, изображающие нагие тела арийских девушек и юношей. На стенах - невероятно увеличенные фотографии очаровательной Гели Раубаль, которая покончила с собой из-за любовной истории с собственным дядей.

- Полагаю, нам лучше немного прогуляться на свежем воздухе, - возразил я, - подобные интерьеры, конечно, экзотичны. Однако поздними вечерами эта эстетика может подтолкнуть к депрессии.

Мы вышли. Пока мы сидели в ресторане, стало поздно и похолодало. Дождь сменился мелким снежком, который по-детски неуверенно похрустывал под подошвами ботинок.

Плещеев закурил сигарету.

- Скажите, Филипп Павлович, не потомок ли вы русского поэта Плещеева, чьи стихи мы все учили в детстве на память?

- Нет вроде бы. Не думаю. А вы - не приходитесь ли родней известному большевику Мартову?

- Нет. У большевика это бьш партийный псевдоним, у меня же наследственная фамилия.

Гуляя, мы вышли на мост. Ярмарочная площадь видна была внизу. Иллюминация еще кое-где светилась, но драконы на каруселях были уже в чехлах, аттракционы закрыты.

Прямо под нами виднелось огромное круглое здание "павильона ужасов", где мы недавно развлекались.

- Смотрите, господин Мартов, вот она - вылитая ваша любимая ватрушечка, сказал Плещеев, стряхивая вниз пепел с сигареты.

Павильон ужасов действительно сверху напоминал "ватрушечку" - надутое кольцо, в центре - беловатая крыша, свежеприсыпанная снежком, словно сахарной пудрой.

- Да, ватрушечка, - согласился я.

Вокруг нас была чужая страна, а, главное, вокруг нас была приблизившаяся вплотную зима, от которой следовало снова и снова спасаться бегством.

1985