Лев Толстой - Андроид Каренина

Увидав ее, он очутился пред одною из картин своего воображаемого в будущем семейного быта.

— Вы точно наседка, Дарья Александровна.

— Ах, как я рада! — сказала она, протягивая ему руку.

— Рады, а не дали знать. Уж я от Стивы получил сообщение, что вы тут.

— От Стивы? — с удивлением спросила Дарья Александровна.

— Да, он рассказал, что вы переехали, и думает, что вы позволите мне помочь вам чем-нибудь, — сказал Левин и, сказав это, вдруг смутился вследствие предположения, что Дарье Александровне будет неприятна помощь стороннего человека в том деле, которое должно было быть сделано ее мужем.

Дарье Александровне действительно не нравилась эта манера Степана Аркадьича навязывать свои семейные дела чужим. И она тотчас же поняла, что Левин понимает это. За эту-то тонкость понимания, за эту деликатность и любила Левина Дарья Александровна.

И в следующее мгновение польза от присутствия его была доказана самой жизнью: карету, в которой ехала Долли с детьми, вдруг подбросило на десять аршинов вверх, она словно бы вознеслась на струе гейзера. Левин и Сократ посмотрели наверх — карета покачивалась на голове у отвратительного существа, похожего на земляного червя, выросшего до невероятных размеров. Пока наблюдатели силились понять, откуда взялось это чудовище, карета с ужасным грохотом рухнула обратно на землю. Дети, невредимые, но смертельно напуганные, закричали и стали прятаться в юбках матери, в то время как зверь повернул свою морду к Левину. Он увидел теперь беззубую бездну рта, темные углубления вместо глаз, носа у чудовища вовсе не было. Его верхняя часть, торчащая над поверхностью, злобно корчилась, остальное тело было скрыто под землей. Каждое движение чудовища сопровождалось механическим пощелкиванием: тика-тика-тика-тика…

— Это похоже на… на… — начал Левин, перекрикивая ужасный скрежет, мысли в голове мелькали как сумасшедшие.

— На кощея, хозяин , — продолжил Сократ, копаясь в своей бороде в поисках оружия. — Он похож на огромного кощея.

На разговоры больше не было времени — неожиданно червь бросился вниз, к Левину. Он попытался увернуться, но было уже поздно: сморщенное ротовое отверстие зверя сомкнулось на его бедре. Самым страшным для Левина стало то, что вместо ожидаемого липкого и теплого ощущения от соприкосновения с червем, он почувствовал, что на ноге его болтается холодный металл.

— Хозяин! — закричал Сократ и бросился к Левину; из кареты послышался визг и плач.

Левин ударил хлыстом наездника по голове чудовища, целясь в темные углубления, где как будто были глаза. Он рассек морду червяка, из раны брызнула ярко-желтая слизь: пахла она не так, как пахнут жидкости, выделяемые телом, но скорее как…

— Влагоснимающий реагент, — прокомментировал Сократ, размахивая химиометром, извлеченным из набора инструментов в бороде. — Наш враг определенно неорганической природы.

Как бы то ни было, монстр продолжал удерживать ногу Левина в своей пасти и даже полностью вылез из норы, развернувши свое тело длиною в 15 аршинов. Сократ схватил его посередине своими грозниевыми руками и рванул что есть силы. С отвратительным визгом червь разорвался на две половины, и еще больше ярко-желтой слизи выплеснулось наружу. В считаные секунды раны закрылись, у второй части разорванного червя сформировался рот, и теперь уже два зверя корчились и скрежетали. Второй монстр быстро вывернулся из манипуляторов Сократа и бросился к карете, где сидела Долли с детьми.

— Ой! — сказал Сократ, в то время как ужасающий скрежет удвоился, достигнув почти оглушительного уровня.

— Я не понимаю, — прокричал Левин, ударив свободной ногой в голову голодного червя. — Министерство официально объявило, что кощеи полностью уничтожены в деревнях.

— И вообще-то эти чудища слишком большие для кощеев! — прокричала Долли, которая била серое полосатое тело червя каблуком ботинка, защищая себя и детей в карете.

Младший мальчик Гриша, тихонько подался вперед и вновь активировал свою игрушку I класса, точно зная, какую роль он сыграет в этой борьбе с противником. Он направил Световую Пушку прямо в глаза монстра и нажал спусковой крючок, выпустив мощный разряд: результат был неожиданным и радостным. Как крот, бегущий от солнечного света, монстр зашипел и пополз прочь к своей норе.

— Вот это да, Гриша! — воскликнула Долли.

Тем временем Левин, оставаясь в плену у первого червя, крикнул своему роботу-компаньону:

— Сократ, будь так любезен…

Но высокий и угловатый робот действовал без напоминаний: он выхватил из своей бороды такую же I/Световую Пушку/4, которой маленький Гриша отпугнул разъяренного зверя; разница была лишь в том, что она была не игрушечной и обладала гораздо большей мощностью. Разряд, вдруг вырвавшийся из ствола ее, заставил червя оставить свою жертву — он быстро скользнул за «своей половиной» в нору. Ужасающий грохот наконец стих, над полем сражения воцарилась мертвая тишина. Левин схватился за поврежденную ногу, Долли и дети облегченно и устало вздохнули. Сократ тотчас же принялся исследовать грязь в поисках подсказок, которые помогли бы разгадать главную загадку — с кем они только что имели дело.

Наконец карета вновь медленно двинулась по направлению к Ергушову; Левин и Сократ ехали рядом, рассуждая о том, откуда взялись эти роботы-черви. Самый простой ответ напрашивался сам собой: напавшие звери — просто-напросто новая модель кощея, самая сильная из когда-либо выпущенных на свободу. Однако что-то подсказывало Левину, что не все так просто, и Сократ с его высокоразвитым анализатором согласился с ним в этом. Мог ли маленький, привычного размера кощей вырасти каким-то образом? И если да, то что стало причиной гигантизма?

— Что ж, кто бы ни наслал на нас эти дьявольские машины, я очень рада, что вы были здесь и защитили нас, — вмешалась в разговор Долли.

— Конечно, — ответил Левин, — однако Гриша оказался более подготовленным к такому внезапному испытанию!

Дети знали Левина очень мало, не помнили, когда видели его, но не выказывали в отношении к нему того странного чувства застенчивости и отвращения, которое испытывают дети так часто к взрослым притворяющимся людям и за которое им так часто и больно достается. Притворство в чем бы то ни было может обмануть самого умного, проницательного человека; но самый ограниченный ребенок, как бы оно ни было искусно скрываемо, узн а ет его и отвращается. Какие бы ни были недостатки в Левине, притворства не было в нем и признака, и потому дети высказали ему дружелюбие такое же, какое они нашли на лице матери.

Здесь, в деревне, с детьми и с симпатичною ему Дарьей Александровной и ее пухлой степенной Доличкой, Левин пришел в то часто находившее на него детски-веселое расположение духа, которое Дарья Александровна особенно любила в нем.