Лев Толстой - Андроид Каренина

КАК ОНА СМЕЕТ— начало было Лицо, однако волнение Долли действовало на Алексея Александровича.

Он встал и покорно пошел за нею в классную комнату. Они сели за стол, обтянутый изрезанною I/Перочинными ножами/4 клеенкой; за такими столами дети играли в игру «Выучи буквы», сохранившуюся с царских времен.

— Я не верю, не верю этому! — проговорила Долли, стараясь уловить его избегающий ее взгляд.

— Нельзя не верить фактам, Дарья Александровна, — сказал он, ударяя на слово «фактам».

— Но что же она сделала? — проговорила Дарья Александровна. — Что именно она сделала?

— Она презрела свои обязанности и изменила своему мужу. Вот что она сделала, — сказал он.

— Нет, нет, не может быть! Нет, ради бога, вы ошиблись! — говорила Долли, дотрагиваясь руками до висков и закрывая глаза.

Алексей Александрович холодно улыбнулся одними губами, желая показать ей и самому себе твердость своего убеждения; но эта горячая защита, хотя и не колебала его, растравляла его рану. Он заговорил с большим оживлением.

— Весьма трудно ошибаться, когда жена сама объявляет о том мужу. Объявляет, что восемь лет жизни и сын — что все это ошибка и что она хочет жить сначала, — сказал он сердито, сопя носом.

— Анна и порок — я не могу соединить, не могу верить этому.

— Дарья Александровна! — сказал он, теперь прямо взглянув в доброе взволнованное лицо Долли и чувствуя, что язык его невольно развязывается. — Я бы дорого дал, чтобы сомнение еще было возможно. Когда я сомневался, мне было тяжело, но легче, чем теперь. Когда я сомневался, то была надежда; но теперь нет надежды, и я все-таки сомневаюсь во всем. Я так сомневаюсь во всем, что я ненавижу сына и иногда не верю, что это мой сын. Я очень несчастлив.

Ему не нужно было говорить этого. Дарья Александровна поняла это, как только он взглянул ей в лицо; и ей стало жалко его, и вера в невинность ее друга поколебалась в ней.

Внутренний голос Каренина на этот раз молчал, и он был рад тишине.

«Я могу перенести детскую жалость этой женщины, но не презрительное шипение Лица», — думал Каренин.

— Ах! это ужасно, ужасно! Но неужели это правда, что вы решились на развод?

— Я решился на последнюю меру. Мне больше нечего делать.

— Нечего делать, нечего делать… — проговорила она со слезами на глазах.

— Нечего делать? Нечего? — произнесла Доличка, повторяя слова хозяйки грустным механическим голосом.

НО ЕСТЬ ЕЩЕ КОЕ-ЧТО— послышался в голове грубый мертвенный шепот Лица.

ЕЩЕ КОЕ-ЧТО

РАЗВЕСТИСЬ С НЕЙ? ТЫ ДОЛЖЕН УБ…

— Нет, нет, довольно! — яростно воскликнул Каренин, испугав Долли. — Я разведусь с ней, и точка!

— Нет, это ужасно! Подумайте о ней! Она будет ничьей женой, она погибнет!

— Что же я могу сделать? — подняв плечи и брови, сказал Алексей Александрович.

Воспоминание о последнем проступке жены так раздражило его, что он опять стал холоден, как и при начале разговора.

— Я очень вас благодарю за ваше участие, но мне пора, — сказал он, вставая.

— Нет, постойте! Вы не должны погубить ее. Постойте, я вам скажу про себя. Я вышла замуж, и муж обманывал меня; в злобе, ревности я хотела все бросить, я хотела сама… Но я опомнилась; и кто же? Анна спасла меня. И вот я живу. Дети растут, муж возвращается в семью и чувствует свою неправоту, делается чище, лучше, и я живу… Я простила, и вы должны простить!

Алексей Александрович слушал, но слова ее уже не действовали на него. В душе его опять поднялась вся злоба того дня, когда он решился на развод. Он отряхнулся и заговорил пронзительным, громким голосом:

— Простить я не могу, и не хочу, и считаю несправедливым. Я для этой женщины сделал все, и она затоптала все в грязь, которая ей свойственна. Я не злой человек, я никогда никого не ненавидел, но ее я ненавижу всеми силами души и не могу даже простить ее, потому что слишком ненавижу за все то зло, которое она сделала мне! — проговорил он со слезами злобы в голосе.

— Любите ненавидящих вас… — стыдливо прошептала Дарья Александровна.

Он хотел ответить, но голос вдруг сменился на ужасный скрипучий голос Лица, которое заговорило его устами:

НЕТ, НЕНАВИДЕТЬ ИХ ЕЩЕ СИЛЬНЕЕ!

И, повернувшись на каблуках, он вышел из комнаты, оставив дрожащую от страха Долли, которая, как и многие другие после общения с Карениным, шепнула Доличке:

— Что с ним?

Тем временем Алексей Александрович взял свое пальто и шляпу и, проходя мимо гостиной, остановился в дверях. За столом над пустыми тарелками по-прежнему сидели два спорщика, рассуждавших об интеллектуальных способностях роботов. Каренин холодно посмотрел на них и произнес:

— Господа, скромно рискну предположить, что вы тратите слишком много сил и времени на обсуждение этих запутанных и старых как мир вопросов. В скором времени эта тема станет… скажем так… неактуальной.

Затем Алексей Александрович спокойно простился и уехал.

Когда встали из-за стола, Левину хотелось идти за Кити в гостиную; но он боялся, не будет ли ей это неприятно по слишком большой очевидности его ухаживанья за ней. Он остался в кружке мужчин, принимая участие в общем разговоре, и, не глядя на Кити, чувствовал ее движения, ее взгляды и то место, на котором она была в гостиной.

— Я думал, вы к фортепьянам идете, — сказал он, подходя к ней. — Вот чего мне недостает в деревне: музыки.

Она наградила его, как подарком, улыбкой и сказала:

— Что за охота спорить? Ведь никогда один не убедит другого!

— Да, правда, — согласился Левин, — большею частью бывает, что споришь горячо только оттого, что никак не можешь понять, что именно хочет доказать противник.

И после этих слов они перестали слышать оживленный разговор, происходивший в соседней комнате, и остались наедине в гостиной, если не считать их роботов-компаньонов, державшихся на почтительном расстоянии от хозяев. Они вдруг почувствовали, что мир существует только для них.

Кити, подойдя к расставленному карточному столу, села и, взяв в руки маленький клинок, стала чертить им по новой зеленой клеенке расходящиеся круги. Они возобновили разговор, который так же шел за обедом: о свободе и занятиях женщин. Левин был согласен с мнением Дарьи Александровны, что девушка, не вышедшая замуж, найдет себе дело женское в семье; например, сделаться petite mécanicienne и обслуживать бытовых роботов I класса.

— Нет, — сказала Кити, покраснев, но тем смелее глядя на него своими правдивыми глазами, — девушка может быть так поставлена, что не может без унижения войти в семью, а сама…

Он понял ее с намека.

— О да! — сказал он, — да, да, да, вы правы, вы правы!

Сократ и Татьяна обменялись взглядами, они понимали, что между их хозяевами возникли сильные чувства, и в молчаливом согласии оба робота синхронно коснулись кнопок чуть ниже подбородков и сами погрузили себя в Спящий Режим — что роботы совершают чрезвычайно редко.