Прасковья Анненкова - Воспоминания

(Не одна бабушка хлопотала о 60 тысячах. Те, которые считали себя наследниками отца твоего, боялись, что эти деньги ускользнут от них, и добивались забрать в свои руки, однажды утром прислали за мною карету от г-жи Вадковской, двоюродной сестры отца твоего. Я нашла у нее Н. Н. Анненкова. Мне тотчас же бросилось в глаза, что они немного чересчур любезны. Вадковская, после некоторых приготовлений, сказала мне: «Не правда ли, моя дорогая, что ты не захочешь те 60 тыс. рублей, которые мой кузен поручил вам передать?» Я отвечала, что никаких претензии не имею на то, что принадлежит Анненкову, и что, конечно, не буду хлопотать о 60 тысячах. Мы стояли все трое у стола. Когда Н. Н. услыхал мой ответ, то сделал такое самодовольное движение, что оно не ускользнуло от меня. Потом я узнала, что билеты в это время были уже в руках его отца, Николая Никаноровича. Тогда родственники заявили свои права, и деньги были переданы им. Дальше я расскажу в свое время, как милостью государя деньги эти были переведены на мое имя, и на проценты с этого капитала мы и жили все время в Сибири.)

Анна Ивановна объясняла мне свои хлопоты о 60 тысячах рублей тем, что она желала этими деньгами заплатить проценты, накопившиеся на одном из ее имений, потом продать его и вырученные деньги положить на мое имя. Но она умерла, не сделав никаких решительно распоряжений ни в пользу сына, ни в мою. Впрочем, когда спросили ее согласия на то, чтобы 60 тысяч были переведены на мое имя, она не замедлила ответить утвердительно.

Когда я жила у нее, в 1827 году, она более всего хлопотала, чтобы меня рассеять и развлечь. Понятно, что для меня положительно никакое развлечение не было возможно. Я старалась убедить в этом Анну Ивановну и хлопотала отклонить ее от непонятного желания устроить бал, в то время как мы не имели даже известий о ее сыне. Мне казалось это чудовищным. На время о бале замолчали и приостановили приготовления, но потом Анна Ивановна объявила, что бал будет непременно, и назначила его на 6 января 1827 года. Мало того, она пожелала, чтобы бал был костюмированный, и приказала всем, жившим у нее в доме, готовить себе костюмы.

Я уже говорила, что дом Анны Ивановны был наполнен разными приживалками при ней, а также близкими и дальними родственницами. Между ними было много молодых и хорошеньких девушек, они, конечно, были рады потанцевать и нарядиться. Все оживилось снова, начались приготовления, более всего хлопотали выбором костюмов. Анна Ивановна приказала подать себе книги с рисунками из разных опер и балетов, сама пересматривала их, выбирала костюмы, давала советы, но потом вдруг отсылала книги, надувалась и не говорила со мною. Я никак не могла понять, что с ней делалось, и в душе своей думала, что она занимается всем этим только для того, чтобы заглушить тоску о сыне, но что мысли ее так же, как и мои, уносятся далеко. К сожалению, я ошиблась. Те, которые знали ее лучше, чем я, наконец объяснили мне в чем дело: «Мадам сердится потому, что вы не выбираете себе костюма. Вы же видите, что она делает этот бал для вас». Нечего было делать, я скрепя сердце наконец сказала, что наряжусь, как только ей будет угодно.

Тогда она повеселела, приказала снова принести книги и выбрала для меня костюм из оперы «Волшебная Лампа». Костюм был действительно великолепный и очень дорогой, но это не смущало Анну Ивановну. В ее кладовых находилось все, что было нужно и для этого и для всех остальных костюмов. Даже были такие вещи, каких нельзя было найти в то время в магазинах. Мне надели на голову кружевной вуаль, который стоил 14 тысяч франков. В день бала тоска душила меня, я не могла видеть всего, что делалось, и беспрестанно обливалась слезами. Танцевать, понятно, я была не в состоянии. Тогда Анна Ивановна надулась и не говорила со мною весь вечер. Под конец бала я сделала тур вальса и подошла к ней спросить, довольна ли она мною. Она отвечала: «Нет, сударыня, очень недовольна, я желала и просила вас, чтобы вы танцевали весь вечер». Это было слишком, я убежала в свою комнату и залилась слезами. После бала она несколько времени не говорила со мною, потом понемногу успокоилась и снова начала ласкать меня.

Однажды, когда на мне было темное бархатное платье (к ней всегда надо было являться разодетою, как на бал), она нашла, что цвет платья очень шел ко мне, позвала свою Надежду, у которой хранились все ее драгоценности, приказала принести одну из шкатулок с бриллиантами и надела на меня не менее как тысяч на 100 вещей. Это был целый парюр из великолепных камэ, обложенных крупными бриллиантами, даже кушак был такой же. Позднее, когда я рассказывала Ивану Александровичу об этой забаве его матери, у нас с ним уже ничего не было. Мы жили тогда в Чите, около Нерчинска, и нуждались во всем. Он мне сказал шутя: «Ты напрасно не откланялась ей и не ушла со всеми этими бриллиантами».

Между тем мысль ехать в Сибирь не покидала меня. Наступала весна. Наконец в мае месяце узнала я, что император Николай Павлович собирается в Вязьму, где готовились большие маневры. Мне внезапно пришла мысль скакать туда, чтобы подать просьбу государю. В Петербурге в то время подойти к государю было немыслимо, и я рассудила, что в Вязьме он будет доступнее, и не ошиблась.

Мне удалось тогда сделать такое дело, которое все считали невозможным. Но в этом, конечно, я вижу волю Провидения, оно мною и руководило всегда. Когда я сказала Анне Ивановне о своем намерении ехать в Вязьму, она еще с большей настойчивостью стала удерживать меня и, чтобы поколебать, не щадила ничего. Наконец сказала: «Вы не знаете еще моего сына, сударыня, он ревнив. Вы собираетесь ехать туда, где будет 70 тыс. мужчин, и, конечно, он будет сомневаться в вас».

Эти слова привели меня в такое отчаяние, что я убежала в свою комнату и машинально, не зная, что делать, чем успокоить себя, раскрыла книгу, которая лежала на столе. Это было «Подражание Иисусу Христу». Я прочла, не помню что именно, но смысл был такой: дерзай – и достигнешь. Меня так это убедило, что я позвала человека и приказала идти за подорожной в Вязьму. Между тем я послала также за одним французом, m-r Лефевр, и просила его написать мне просьбу на имя государя, что он и сделал тотчас с большою любезностью и, отдавая, сказал: «Я ехал в дилижансе вместе с Шарлоттой Кордэ, когда она направлялась в Париж, чтобы убить Марата». Я отвечала ему, смеясь, что еду в Вязьму вовсе не с этим намерением. На другой же день, а именно 12 мая 1827 года, я выехала из Москвы.

Вяземские маневры – Беспрестанные тревоги – Содействие Лобанова-Ростовского – Просьба на высочайшее имя – Упражнения великого князя – Решительный день – Полина Гебль и Николай I – Посещение Дибича – Бородинское поле – Встреча со стариком крестьянином