Алексей Писемский - Масоны

- Вам, по-моему, нечего писать ему в настоящую минуту! - заметила Сусанна. - Укорять его, что он женился на Катрин, вы не станете, потому что этим вы их только оскорбите! Они, вероятно, любят друг друга!.. Иное дело, если Валерьян явится к вам или напишет вам письмо, то вы, конечно, не отвергнете его!

- О, что об этом и говорить! - воскликнул Егор Егорыч. - Я не отвергал его тысячекратно и готов снова тысячекратно не отвергнуть!

Не ограничиваясь, впрочем, такого рода совещанием с своей юной супругой, Егор Егорыч рассказал о полученном им известии gnadige Frau и Сверстову, а также и о происшедшем по этому поводу разговоре между ним и женою. Gnadige Frau сразу же и безусловно согласилась во всем с мнением Сусанны и даже слегка воскликнула, кладя с нежностью свою костлявую руку на белую и тонкую руку Сусанны.

- Сама мудрость говорила вашими устами!

Но доктор сомнительно почесывал у себя в затылке.

- Все-таки я вижу, что малый может погибнуть! - произнес он. Согласен, что писать к нему Егору Егорычу неловко, ехать самому тем паче, но не выкинуть ли такую штуку: не съездить ли мне к Валерьяну Николаичу и по душе поговорить с ним?

- По какому же праву ты приедешь в незнакомый тебе дом? - сделала первый вопрос gnadige Frau.

- Ах, боже мой, - закричал на это доктор, - скажу, что ездил на практику и, заблудившись, заехал, увидав городскую усадьбу!

- Но это будет ложь, и такая явная, что ее сейчас поймут; потом, что именно и о чем ты будешь говорить с господином Ченцовым? - поставила второй вопрос gnadige Frau.

- Я буду с ним говорить, - начал было довольно решительно доктор, - что вот Егор Егорыч по-прежнему любит Валерьяна Николаича и удивляется, почему он его оставил!

- И что же из этого может произойти? - поставила третий вопрос gnadige Frau.

- Произойдет, что Валерьян Николаич опять пожелает сблизиться с дядей, - отвечал ей доктор.

- Может это произойти? - спросила уже Егора Егорыча gnadige Frau.

- Нет, не может, - сознался тот с печальным выражением в лице, - и по многим причинам, из коих две главные: одна - его совесть, а другая - его супруга, которая не пожелает этого сближения!

- И я то же думаю! - подтвердила Сусанна.

- В таком случае вам, конечно, ваши семейные дела и отношения лучше знать! - уступил доктор.

- Конечно, лучше! - подхватила gnadige Frau. - А пока, как советовала Сусанна Николаевна, надобно ждать!

- Ждать так ждать! - сказал с тем же невеселым лицом Егор Егорыч и затем почти целую неделю не спал ни одной ночи: живая струйка родственной любви к Валерьяну в нем далеко еще не иссякла. Сусанна все это, разумеется, подметила и постоянно обдумывала в своей хорошенькой головке, как бы и чем помочь Валерьяну и успокоить Егора Егорыча.

На следующей неделе Марфины получили еще письмо, уже из Москвы, от Аггея Никитича Зверева, которое очень порадовало Егора Егорыча. Не было никакого сомнения, что Аггей Никитич долго сочинял свое послание и весьма тщательно переписал его своим красивым почерком. Оно у него вышло несколько витиевато, и витиевато не в хорошем значении этого слова; орфография у майора местами тоже хромала. Аггей Никитич писал:

"Милостивый государь, Егор Егорыч!

В тот час, когда, с ударом к заутрене светлого христова воскресения в почтамтской церкви, отец иерей возгласил: "Христос воскресе!", я получил радостное известие от ее превосходительства Натальи Васильевны Углаковой, что Вы сочетались браком с Сусанной Николаевной, и я уверен, что Ваше венчание освещали не одне восковые наши свечи, а и райский луч!"

Вот куда хватил мой милейший Аггей Никитич, насосавшись некоторыми масонскими трактатами, которые Егор Егорыч, верный своему обещанию, выслал Звереву немедленно же по приезде своем в деревню из Москвы.

Далее Аггей Никитич продолжал:

"Подполковница Миропа Дмитриевна Зудченко, у которой я занимаю теперь прежде бывшую квартиру почтеннейшей Юлии Матвеевны, поручила мне передать Вам поздравление с тем же событием, и оба мы возносим наши теплые мольбы к зиждителю вселенной о ниспослании благословения на Ваше потомство. Вместе с тем я беру смелость прибегнуть к Вашему великодушному сердцу".

Излагаемое потом в письме Аггея Никитича явно было ему диктуемо Миропою Дмитриевною, потому что имело чисто деловой характер.

"На днях я узнал, - писал Зверев (он говорил неправду: узнал не он, а Миропа Дмитриевна, которая, будучи руководима своим природным гением, успела разнюхать все подробности), - узнал, что по почтовому ведомству очистилось в Вашей губернии место губернского почтмейстера, который по болезни своей и по неудовольствию с губернатором смещен. Столь много ласкаемый по Вашему письму Александром Яковлевичем, решился я обратиться с просьбой к нему о получении этого места".

Опять-таки Аггей Никитич при этом выразился не точно, говоря: я и я; гораздо было бы правдивее ему сказать: я, по настойчивому внушению Миропы Дмитриевны, решился обратиться к Александру Яковлевичу.

"На такое мое ходатайство его превосходительство мне изволил ответить"...

По случаю слова изволил Аггей Никитич имел продолжительный спор с Миропой Дмитриевной, находя, что такое выражение слишком лакейское, и по-солдатски просто бы следовало сказать: "его превосходительство приказал".

- Пишите, пожалуйста, как я вам говорю: я знаю, как пишутся такие письма! - настаивала на своем Миропа Дмитриевна и стала затем прямо диктовать Аггею Никитичу: - "Его превосходительство изволил ответить, что назначение на это место зависит не от него, а от высшего петербургского начальства и что он преминет написать обо мне рекомендацию в Петербург, а также его превосходительство приказал мне..."

- Вот где следует сказать приказал! - заметила Миропа Дмитриевна Аггею Никитичу, который на этот раз, не ответив ей ничего, не переставал писать: "приказал попросить покорнейше и Вас о такой же рекомендации высшему петербургскому начальству".

Егор Егорыч, разумеется, не медля ни минуты, написал к князю Голицыну ходатайство об определении Зверева, и тот через две же недели был назначен на просимое им место. Получив официальное уведомление о своем определении, Аггей Никитич прежде всего сказал о том Миропе Дмитриевне. Оно иначе и быть не могло, потому что во дни невзгоды, когда Аггей Никитич оставил военную службу, Миропа Дмитриевна столько явила ему доказательств своей приязни, что он считал ее за самую близкую себе родню: во-первых, она настоятельно от него потребовала, чтобы он занял у нее в доме ту половину, где жила адмиральша, потом, чтобы чай, кофе, обед и ужин Аггей Никитич также бы получал от нее, с непременным условием впредь до получения им должной пенсии не платить Миропе Дмитриевне ни копейки. Против этого условия Аггей Никитич сильно восставал, ибо он все-таки имел капиталец рублей в пятьсот ассигнациями, имел много вещей, которые можно было продать, но Миропа Дмитриевна и слышать ничего не хотела.