Алексей Писемский - Мещане

Генерал торжественно ввел этих двух гостей в свой салон.

- Я думала, что вы и не приедете, - сказала Татьяна Васильевна актрисе.

- Нет, отчего? - отвечала та обязательным тоном.

Татьяна Васильевна указала Чуйкиной на место рядом с собой на диване. Та села. Татьяна Васильевна даже Офонькину, хоть он был еврей и развратник, подала руку и проговорила:

- Вы у нас такой замечательный деятель!

Все разместились, наконец.

Бегушев несколько времени смотрел на актрису: он никогда не видал ее на сцене; но по одутловатой, румяной и тривиальной ее физиономии заключил, что вряд ли у нее мог быть настоящий талант.

- Мы можем начать чтение, - сказала Татьяна Васильевна актрисе, а вместе с тем пододвинула ей свою драму, переписанную щегольским писарским почерком.

Чуйкина взяла рукопись, бегло и почти не глядя перелистовала ее и сказала:

- Всю драму я должна читать?

- Всю!.. Вы знаете, как я люблю ваше чтение, - произнесла Татьяна Васильевна заискивающим голосом.

- Драма "Смерть Ольги", - прочитала актриса заглавие.

- Нашей знаменитой Ольги, жены князя Игоря! - поспешила ей объяснить Татьяна Васильевна.

- Я знаю! - ответила актриса и соврала: ни о какой исторической Ольге она не слыхивала. Далее читала:

- "Ночь, крепостные ворота.

Привратник

Стой, кто идет?

Молодой оруженосец

Идут свои!

Привратник

Княгиня не велела никого впускать!

Оруженосец

Врешь, я более преданный слуга княгине, чем ты!

Между ними начинается борьба; оруженосец убивает привратника и проходит в крепость".

- Я не могу этого читать: тут все мужские роли! - объявила актриса.

- Вы хоть сцену Ольги прочтите! - почти простонала испугавшаяся Татьяна Васильевна и, развернув тетрадь, показала то явление, которое происходило между Ольгой и молодым оруженосцем.

Актриса снова начала читать:

- "Ольга (стоявшая на коленях перед божницей).

Вот так, как эти слезы, исходит из меня и жизнь моя!

Оруженосец

Княгиня, дайте мне упасть перед вами на колени и на ковре вашу слезу облобызать".

- Хорошо! - отозвался Долгов.

- Прочитано отлично! - заметил критик.

Старичок от восторга разводил только руками и утирал катящиеся из глаз его слезы.

- Теперь далее, далее! - торопила свою исполнительницу Татьяна Васильевна.

- Далее я не могу читать: опять всё идут мужские роли, - отозвалась актриса.

- Отчего же не читать и за мужчин! - заметил ей Офонькин.

- Оттого, что я не мужчина! - ответила ему Чуйкина.

Офонькин слегка пожал плечами. Он знал, что возлюбленная его была недалека и капризна, но чтобы до такой степени простиралась ее глупость, не подозревал даже: не хотеть читать при таком обществе и при таких похвалах!..

- Но как же тут быть? - спросила Татьяна Васильевна, почти в отчаянии взглядывая на мужа.

- Позвольте, я буду читать! - воскликнул Долгов.

- Ах, пожалуйста! - провопияла Татьяна Васильевна.

Долгов, взяв тетрадь, начал читать громко; но впечатление от его чтения было странное: он напирал только на те слова, где была буква "р": "Оружие, друзья, берите, поднимем весь народ!.. И в рьяный бой мы рьяно устремимся!" - кричал он на весь дом.

Женские же роли произносил каким-то тихо-сладким и неестественным голосом. Наконец, дочитав второй акт, почувствовал, что чтение его было очень неискусное, и, по своей откровенности, сам сознался в том: "Нет, я скверно читаю!"

Татьяна Васильевна грустно потупила глаза.

Бегушева начинало уже все это забавлять.

- Да вы дайте читать вашему прежнему учителю, - посоветовал он ей, показывая на старичка.

- Готов, готов! - сказал тот.

Татьяна Васильевна, не меняя грустного выражения лица, пододвинула к нему свою тетрадь.

Старик зашамкал:

- "Терем князя. Вдали слышится пение: "Ах, подружки, отчего же нейдете вы в леса!.. Там грибов и ягод много!.. Наберите мне цветов душистых!.."

- Кузина, позвольте мне заметить, что эти стихи очень напоминают "Аскольдову могилу"{313}: "Ах, подруженьки, как грустно!.." - проговорил Бегушев.

- Напоминать хорошее всегда не мешает! - ответила она ему резко и просила старичка продолжать.

Тот продолжал; но только вдруг на одном очень поэтическом, по мнению Татьяны Васильевны, монологе начал кашлять, чихать и в заключение до того докашлялся, что заставил дам покраснеть и потупиться, а мужчин усмехнуться, и вместе с ними сам добродушно рассмеялся.

- Стар, чувствую это! - проговорил он.

- И мы тоже чувствуем! - подхватил Бегушев.

- Кузен! - прикрикнула на него, по обыкновению, Татьяна Васильевна.

- Позвольте мне читать! - предложил себя граф Хвостиков.

Татьяна Васильевна разрешила ему.

Граф, вследствие разнообразных способностей, присущих ему, дочитал драму толково и ясно.

Татьяна Васильевна несколько мгновений поджидала услышать мнение своих слушателей; но все они молчали.

- Как же вам, господа, понравилась моя драма? - спросила, наконец, она, поставив на карту свое авторское самолюбие.

- Драма превосходная! - сказал Бегушев; но по выражению его лица ясно было видно, какого рода была эта похвала, так что Татьяна Васильевна даже заметила это.

- Неправду говорите, - я вам не верю, - отнеслась она к нему, махнув рукой.

- И по-моему, драма превосходная! - подхватил старичок негромко, боясь еще раз раскашляться.

Долгов тщетно приискивал в голове своей, что бы такое сказать в одобрение драмы, но не находил того; конечно, тут был народ и старая Русь, но все это было как-то слабо связано.

- В драме есть единство, - заговорил критик, заламывая еще более назад свою голову. - Единство времени, места и действия, - дообъяснил он.

Долгов, видимо, хотел было возразить ему, но его перебил старичок восклицанием своим:

- Тут все есть!

- Все! - не опровергнул и граф Хвостиков.

Критик тоже против этого ничего не высказал.

В сущности, граф Хвостиков, встретившись накануне в театре с генералом, и посоветовал ему пригласить бывшего тоже там критика на чтение; сему же последнему шепнул, что это приглашают его в один очень аристократический дом.

- А что именно будут читать? - спросил равнодушно критик, но втайне обрадованный таким почетом.

- Драму хозяйки дома, и, разумеется, как дамское произведение, по законам вежливости надо будет расхвалить! - предупредил его Хвостиков.

- Можно! - согласился критик.

- Тем более, что за это можно будет и вознаграждение получить! добавил граф.

- И то недурно! - отозвался критик.

Все это они, как мы видели, и сделали отчасти. Актрисе между тем становилось невыносимо скучно посреди всего этого общества, и главным образом оттого, что курить было нельзя, а она обыкновенно целые дни не выпускала папироски изо рта.

- Чтение окончилось, и мы можем уехать? - сказала она, не вытерпев более, Офонькину.